Позывные Зурбагана - [17]

2. Пока капитан «Баклана», потомок сибирского бесфамильного бродяги, одолевал вместе с преданным Галчонком и четырьмя матросами это путешествие (временами их тащили на буксире арктические суда и ледоколы), его жена ушла к другому… старшему бухгалтеру госбанка (сменять капитана дальнего плавания на бухгалтера госбанка?! Чудовищно!).

3. На борту «Баклана» было двое бородатых ученых (не старше двадцати пяти лет) — экспедиция Всероссийского общества охраны природы, один из них — орнитолог, другой — ихтиолог.

Орнитолог клялся и божился, что на Байкале, кроме «Баклана», не осталось ни одного баклана — всех побили лжеохотники и горе-туристы, — и ругался по этому поводу не хуже капитана.

Орнитолог уверял, что судно назвали так в память вымерших здесь птиц.

4. Идти мы будем лишь днем, так как команды кот наплакал, и ночью будем все отсыпаться.

5. У Галчонка нет ни отца, ни матери, никого, кроме капитана, на всем белом свете.

Невесты еще не присмотрел, а теперь, после беды, что стряслась с капитаном, сто раз еще подумает, прежде чем жениться.

6. Похоже, что директор института и эта докторша влюблены друг в друга, и помяните мое слово, если не сыграют к Новому году свадьбу…

…Похоже, что боцман Галчонок был не просто говорлив, но к тому же еще и сплетник.

— Когда мы отчалим? — перебил его Алеша и, узнав, что завтра в пять утра, предложил осмотреть поселок.

Отец уже ушел в лимнологический (озероведческий) институт, там у него были друзья. Христина отправилась в местную поликлинику что-то передать старушке-медсестре. А мы втроем решили пройтись по берегу Байкала.

Мы шли берегом, то и дело останавливаясь, чтоб полюбоваться озером. «Славное море, священный Байкал…» Почему «священный», я тогда еще не понимал, но что это море, огромное, величественное, не похожее ни на какое другое море, я убедился сразу. Мне довелось побывать с мамой на Черном, Азовском, Каспийском — ничего общего. Будто своя душа была у Байкала, неповторимая. Только нам она еще не открылась.

Так мы шли, пока не увидели замшелый деревянный пирс в виде буквы «П», около которого покачивалась на волнах баржа и несколько моторных лодок. Мы взошли на этот пирс.

— До чего же хорошо, ребята! — воскликнул Женя, Алеша растроганно кивнул головой, а я даже ответить не смог: горло сдавило от волнения.

Синий воздух, пронизанный золотистым светом солнца, — это было огромное небо.

Искрящиеся, чуть вздымающиеся зеленоватые воды — это было море. И полная затаенного смысла, скрытого ликования — тишина побережья. Я взглянул на Алешу — у него дрожали губы. Он был потрясен, мой славный дружище.

Долго мы стояли в молчании, как вдруг услышали отвратительный дурашливый смех.

На пирс входила неприятная компания: четверо расхлыстанных парней, уже приложившихся к бутылке. У троих из них были длинные сальные волосы, четвертый острижен наголо — волосы только начали отрастать, и… он даже не успел загореть. Может, вышел из психиатрической лечебницы? Или?..

Они несли свертки, бутылки в авоськах. Перед стриженым явно заискивали.

Они шли прямо на нас, будто не замечая. Разговаривали, вставляя через каждые два-три слова матерщину.

Я первый посторонился, мне было бы неприятно, коснись они меня рукой или плечом. Они попрыгали в моторную лодку с экзотическим названием «Ча-ча-ча».

Женька рассмеялся.

— По-моему, этим «работягам» страсть как хочется с нами подраться.

— Я бы не советовал им, — раздумчиво заметил Алеша, рассматривая свои кулаки. — Не люблю я драться, противно, но если понадобится… Знаю кое-какие приемы.

Почтенный квартет разразился семиэтажной руганью.

— Когда они начнут вылезать на пирс, надо смахивать их в воду! — крикнул я.

Именно это, кажется, приостановило их: за нами была выигрышная высотка. Один из них, самый тощий и злобный, пытался убедить товарищей «поучить нас маленько».

— Ребята, вот вы где! — услышали мы голос, чистый и звонкий.

Христина шла по пирсу, улыбаясь нам. Она перевела взгляд на хулиганов в лодке и всплеснула руками:

— Гарик! Вот не ожидала встретить. Ах да — амнистия! Дома уже был?

Стриженый не слишком-то обрадовался встрече. Но что-то буркнул в ответ, сначала неразборчиво.

— А ты как? — спросил он неохотно.

— Окончила институт, еду работать…

— Что ж ты в Новосибирске не сумела устроиться?

— Хочу к себе, на Байкал.

— Ты всегда была чудачка… А я хочу в Жилуху податься. Врачи вот советуют отдохнуть сначала. Нервы расшатались — ни к черту не годятся. Домой не поманывает. Мать будет ныть. Отца увидишь, привет передавай.

Подумав, он представил Христине своих товарищей:

— Вовик, Славик, Талик. Моя двоюродная сестра Христя, — объяснил он им.

— Ты хоть написал родителям? — спросила Христина, кивнув приятелям.

— Не любитель писать. И что писать? Мать все мечтала прокурором меня видеть. И взбредет такое в голову?.. Ну, мы отправляемся.

Мотор заурчал, загрохотал, завоняло бензином, и «Ча-ча-ча» рванулась с места. Кто-то из них швырнул пустую бутылку из-под дешевого вина, и она запрыгала на прозрачной волне.

— Мой двоюродный брат, — вздохнула Христина. — Жаль дядю.

Мы отправились на теплоход.

Вторую неделю солнечный ливень днем, бурный звездопад ночами. По утрам туман, пронизанный светом. Солнце поднимается выше, туман оседает, растворяясь в воде, и Байкал вдруг начинает искриться, дробиться, сверкая, словно гигантское зеркало, отразившее самое солнце со всеми его протуберанцами. Кто-то невидимый чуть наклонит зеркало, и оно отразит прибрежные скалы — огромные глыбы, черные и зеленые, бронзовые величавые сосны, отвесные гранитные стены, синеватые скалистые гряды в вышине, облака, плывущие в синем океане над головой, как снежные острова.