Позорный столб (Белый август) - [12]

Он поднимался по стертым ступенькам лестницы, с краю аккуратно округленным временем и ногами многих печатников, и на него вдруг нахлынули воспоминания о былом и побрели вместе с ним наверх. Впервые он шел по этой лестнице в октябре 1900 года, будучи еще совсем молодым наборщиком, как раз перед тем, как вышел из учеников в подмастерья. Сколько лет прошло с тех пор… В 1905 году, летом, он сидел здесь, в большой приемной, и нервничал, а за дверями кабинета делегаты совещались о забастовке. В 1906 году — у власти был кабинет «опричников» — происходили волнения, связанные с избирательным правом. А в 1912 году отсюда, точнее, с площади Ракоци, находящейся по соседству, 23 мая, в тот самый четверг, «кровавый четверг», все они отправились на площадь Орсагхаз, чтобы сообща протестовать против произвола Тисы и его приспешников; шли наборщики и переплетчики, литейщики и сварщики, шли ткачи, поденщики, рабочие бумажной фабрики и кирпичного завода, шли токари, столяры и слесари — и шествие это, пусть обагренное кровью, явилось красноречивым свидетельством силы восставшего венгерского пролетариата. Здесь же, в этом самом доме, однажды вечером 1909 года он познакомился с женщиной, ставшей впоследствии его женой; она была накладчицей у плоскопечатной машины в типографии «Толнаи Вилаглапья», ее привел с собой его друг — прессовщик Болдижар Фюшпёк.

Все это в далеком-далеком прошлом, а сейчас — какая изнурительная жара! По бульвару полицейские вели обоих «сандвичей» — должно быть, пристроились, бедняги, к какой-нибудь демонстрации и вот плетутся с разбитыми носами, с кислыми физиономиями, и разорванные половинки афиш болтаются у них на груди и спине: «Театр ла Скала…» Люди смотрели на это шествие и хохотали.

— Ведут белых террористов! — язвительно заметил какой-то рабочий.

Надо полагать, ирония, скорее всего, относилась к вспотевшим полицейским с надутыми красными физиономиями.

До вечера было еще далеко, стоял жаркий летний день. В Доме профсоюза печатников люди сидели в большом читальном зале, однако никто не читал, собравшиеся тихо обсуждали события; лишь в одном углу четверо молодых людей за двумя досками сосредоточенно играли в шах-маты. Эгето поздоровался; кое-кто взглянул на него и безразлично кивнул в ответ, но один человек решительно поднялся с места и подошел к нему.

— Добрый день, товарищ Эгето, — сказал он серьезно.

Толстяк — технорук из типографии Толнаи, по фамилии Винцеи, — сделал вид, будто вовсе не заметил прихода Эгето и что-то проворчал себе в усы. Один из шахматистов приветливо махнул Эгето рукой и вновь углубился в игру.

Эгето и подошедший к нему человек стояли у отворенного окна, из которого была видна афиша кинотеатра «Омниа»: «Андра Ферн. Раскрашенный мир». Внизу собирались дневные кинозрители.

— У вас тоже? — тихо спросил человек у Эгето. Он был наборщик, и звали его Берталан Надь.

Эгето кивнул.

— Паршивые собаки! — сказал Надь, и глаза его сверкнули. — Им даже слабого ветерка довольно… а может, они с самого начала выжидали момент, когда можно будет предать.

В помещении не слышно было ни звука.

— Румыны уже на окраине города, — прозвучал чей-то голос за длинным зеленым столом. — Что поделаешь…

— Как это, что поделаешь? — отозвался пожилой буквоотливщик. — Перво-наперво нас обезоружили, ну а белым… — И он ударил кулаком по столу.

Два человека встали и подошли к Эгето. Их лица были угрюмы.

— Что нового в В.? — спросил один.

Эгето опустил голову.

— Что нового? — проговорил он глухо. — Об этом вы у товарища Пейдла спросите да на улице Тарнок и на улице Дороттья.

— Но румыны… что поделаешь… — вновь прозвучал тот же голос.

— А почему у полицейских оружие? Откуда оно у них? — спросил буквоотливщик. — Контрреволюционные собаки!

Воцарилась глубокая тишина.

— Хватит большевистской болтовни! — вдруг окрысился толстый технорук. — Вот что принесла нам эта болтовня… — Он встал, за ним поднялись еще двое.

— Коллеги, — примирительно сказал сухопарый метранпаж, — не будем заниматься политикой в такое смутное время…

Заявление это сперва было встречено молчанием; все, кто был в комнате и слышал его слова, словно онемели, но через миг поднялся оглушительный рев, люди кричали, их лица побагровели.

— Вот как! — взвился над ревом насмешливый голос Эгето. — Вот как! Скажите-ка это белым!

— Пошли, — буркнул толстый технорук. Он и еще два человека направились к выходу. На несколько секунд они задержались возле группы мужчин, собравшихся вокруг Эгето, и посмотрели на них в упор. Нависла такая напряженная, грозная тишина, что каждый чувствовал: что-то сейчас произойдет. На лбу толстого технорука вздулись вены.

— Убийцы, — прошипел он и сплюнул.

В то же мгновение наборщик Надь размахнулся, прозвучала звонкая пощечина. Технорук взвыл и схватился за стул, на его багровой от прилившей крови физиономии четко выделялся белый след пощечины. Несколько мужчин тут же рванулись вперед и встали между ними; секунда — и трое уже крепко держали наборщика, а трое других — толстого технорука, хрипящего и скрежещущего зубами от бешенства. Потом обоих отпустили, и толстяк со своими приятелями пошел к выходу. Но в дверях он обернулся и посмотрел на оставшихся налитыми кровью глазами.