Позолота - [7]

– С удовольствием, если тебе так будет спокойнее. А теперь давай ужинать. Пахнет так, что слюнки текут.

Он взял с полки две деревянные миски.

– А вот это правильно, умница ты моя. Лучше лечь пораньше и заснуть задолго до полуночи.

* * *

Наступила полночь, Дикая Охота мчалась по полям…

Когда Серильда среди ночи открыла глаза, в ее ушах звучали эти слова. Огонь в очаге догорел, но угли еще тлели и едва заметно светились. Кровать Серильды, сколько та себя помнила, стояла в первой комнате, в углу. Отец спал в задней части дома, у его комнаты и мельницы была общая стена. Серильда услышала громкий храп отца, и сначала подумала, что он-то ее и разбудил.

В очаге разломилось и рухнуло полено, подняв фонтан искр. Затем раздался звук – очень далекий. Серильда могла бы подумать, что ей почудилось, если бы не почувствовала, как по спине будто провели ледяным пальцем.

Вой.

Похож на волчий, а волки тут не редкость. Соседи много сил клали на то, чтобы защитить свой скот от рыщущих поблизости хищников.

Но в этом вое слышалось что-то другое.

Что-то жуткое.

Что-то дикое.

– Адские гончие, – шепнула Серильда сама себе. – Охота.

Она долго сидела, напряженно вслушиваясь и вглядываясь в темноту, и пыталась понять, приближаются звуки или удаляются… Но слышала только потрескивание огня и громкий храп из соседней комнаты.

Серильда уже решила, что все это ей приснилось. Мысли, как всегда, блуждали где-то далеко… Она снова улеглась и натянула одеяло до подбородка, но глаза не закрыла. Она смотрела на дверь – сквозь щели пробивался лунный свет.

Снова вой, и почти сразу еще… Она опять села на постели. Сердце в груди колотилось как бешеное. Звук был громкий, намного громче, чем в первый раз. Дикая Охота приближалась.

Серильда заставила себя снова лечь и крепко зажмурилась. Она знала, что теперь не уснет, но нужно притвориться. Слишком много она знала историй о местных жителях, которых Охота соблазнила, выманила из постели… А наутро их находили на опушке леса продрогшими, в одних ночных рубашках. Другие, не такие везучие, пропадали навсегда. Удача была не слишком благосклонна к Серильде, значит, рисковать не стоит.

Она поклялась себе, что останется на месте, будет лежать неподвижно и почти не дышать, пока кавалькада призраков не унесется прочь. Пусть ищут другого бедолагу, какого-нибудь крестьянина. А ее тяга к приключениям не так велика.

Серильда свернулась калачиком, вцепилась в одеяло и стала дожидаться конца ночи. Какую замечательную историю она расскажет детям! Конечно, Дикая Охота – самая настоящая, я ее слышала собственными…

– Нет, Таволга! Сюда! – пронзительный девичий голосок дрожал.

Глаза Серильды распахнулись сами собой. Слова прозвучали так отчетливо… Голос раздавался за окном, у которого стояла ее кровать. В начале зимы отец заколотил окно досками, чтобы не выпускать из дома тепло.

Голос раздался снова, и звучал еще более испуганно:

– Скорее! Они близко!

О стену что-то ударилось.

– Я пытаюсь, – заскулил другой женский голос. – Тут закрыто!

Они были так близко, что, казалось, если бы можно было протянуть руку сквозь стену, Серильда коснулась бы их.

Было ясно, что незнакомки – кем бы они ни были – пытались забраться в погреб. Пытались спрятаться.

За ними охотились.

Серильда не успела подумать или усомниться, не уловка ли это коварных Охотников, чтобы выманить добычу. Выманить ее из безопасной уютной постели. Откинув одеяло, она вскочила и бросилась к двери. В мгновение ока набросила плащ поверх ночной рубашки, сунула ноги в еще сырые башмаки. Схватила с полки фонарь и, немного повозившись, зажгла фитиль.

Как только она распахнула дверь, на нее обрушились порыв ветра, едва не сбивший ее с ног, заряд снега и чей-то удивленный вскрик. Рядом с дверью в погреб к стене дома жались две фигурки, обхватив друг друга длинными руками. Их огромные глаза, моргая, смотрели на нее.

Серильда была ошеломлена не меньше, чем они. Она сразу поняла, что здесь кто-то есть, но не ожидала, что это будет не кто-то, а… что-то.

Эти существа не были людьми. Во всяком случае, не вполне людьми. Глазищи как бездонные черные омуты, лица нежные и бледные, как бересклетов цвет, а уши длинные, заостренные и немного пушистые, как у лисы. Ноги и руки – как длинные и гибкие ветви, их кожа в свете фонаря казалась золотистой и смуглой. Стояла середина зимы, но одежда – меховые лоскутки – мало что прикрывала. Чуть больше, чем требует чувство стыдливости. Волосы коротко острижены и растрепаны, а приглядевшись, Серильда с пьянящим благоговейным трепетом поняла, что это и не волосы вовсе, а пучки лишайника и мха.

– Моховицы… – выдохнула она. Сколько ни сочиняла Серильда историй о темных существах, о духах природы, о призраках и упырях, сама она встречала лишь обыкновенных, скучных людей.

Одна из моховиц вскочила на ноги, пытаясь заслонить другую.

– Мы не воры, – пронзительно сказала она. – И ничего не просим, кроме убежища.

Серильда вздрогнула. Она знала, что люди питают к лесному народцу глубокое недоверие. Этих существ считали странными: изредка признавали полезными, но куда чаще – ворами и убийцами. Жена пекаря по сей день уверяла, что ее старший ребенок – подменыш. (Подменыш или нет, но этот ребенок давно вырос, счастливо женился и сам стал отцом четверых отпрысков.)