Позолота - [6]

Но через несколько лет Эрлкинг стал замечать, что возлюбленная снова загрустила. Однажды ночью он спросил, что ее печалит, и Перхта с горестным плачем указала на своего малютку-сына – который был уже не малюткой, а поджарым, крепким и сильным мальчишкой – и промолвила: «Больше всего на свете я хотела младенца, своего малыша. Но увы – создание, что сейчас передо мной, больше не малыш. Это мальчик, и скоро он станет мужчиной. Мне он больше не нужен».

Никель ахнул от ужаса при мысли, что мать, которая явно любила своего ребенка, могла такое сказать. Он был чувствительным мальчиком и, возможно, слышал от Серильды не так уж много старых сказок, в которых родители, и родные, и приемные, не чаяли, как избавиться от потомства.

– И вот, Ольховый Король заманил мальчика обратно в лес, сказав, что хочет поупражняться в стрельбе из лука и принести домой дичи для пиршества. Но, когда они углубились в чащу, Эрлкинг вынул из-за пояса длинный охотничий нож, подкрался к мальчику сзади…

Дети в ужасе отпрянули. Гердрут уткнулась лицом Хансу в подмышку.

– …перерезал ему горло и оставил его умирать в холодном ручье…

Серильда подождала, пока утихнут шок и недовольство, и только тогда продолжила.

– Затем Эрлкинг отправился на поиски новой добычи. На этот раз ему нужен был не дикий зверь, а еще одно человеческое дитя, чтобы отдать любимой. И с тех пор Эрлкинг забирает заблудившихся детей и уносит в свой замок.

Глава 3

Серильда едва не превратилась в сосульку, когда наконец увидела за полем золотой отблеск на снегу – свет в окошке ее дома. Полная луна ярко светила в ночи. Серильда различила вдалеке домик, притулившуюся к нему мельницу и мельничное колесо на реке Сорге. Почувствовав уютный запах дыма, она с новыми силами поспешила через поле.

Безопасность. Тепло. Дом.

Серильда распахнула дверь и, с облегчением вздохнув, вошла. Опираясь о дверной косяк, сбросила с ног промокшие башмаки и, сняв чулки, швырнула их через всю комнату, так что они упали у самого очага.

– Как же… я… з-закоченела.

Отец, штопавший у камина носки, так и подскочил:

– Где ты пропадала? Уже больше часа, как солнце зашло!

– Из-з-звини, папочка, – пробормотала она, повесила плащ на крючок у двери, сняла шарф и села рядом с ним.

– А варежки где? Только не говори, что снова потеряла.

– Не потеряла, – выдохнула она, придвигая второй стул поближе к огню.

Положив ногу на ногу, Серильда принялась растирать пальцы и вскоре снова стала их чувствовать.

– Засиделась допоздна с детьми. Не хотела отпускать их одних по темноте, поэтому проводила каждого до дома. А близнецы живут на другом берегу реки, вот и пришлось тащиться обратно, а потом… Ох, как же хорошо дома!

Отец нахмурился. Он был еще не старым, но от вечного беспокойства на его лице давно появились морщины. Возможно, дело было в том, что он растил ребенка один… Или в сплетнях и слухах, ходивших в городке, а может, мельник просто был из тех, кто тревожится по любому поводу. В детстве Серильда забавлялась, рассказывая отцу истории о своих опасных проделках. Он приходил в ужас, а она – в восторг, и только потом, смеясь, признавалась, что все выдумала.

Теперь-то она понимала, что не очень хорошо поступала с тем, кого любила больше всех на свете.

– А варежки? – повторил отец.

– Обменяла на семена волшебного одуванчика, – сказала она.

Отец укоризненно посмотрел на нее. Серильда смущенно улыбнулась:

– Варежки я отдала Гердрут. Дашь воды? Ужасно пить хочется.

Отец покачал головой, и что-то ворча, подошел к ведру, в которое набирали снег и оставляли таять у печи. Взяв с каминной полки ковшик, он зачерпнул воды и протянул дочке. Вода была ледяной, и Серильда почувствовала во рту привкус зимы.

Вернувшись к камину, отец помешал в котелке, висевшем над огнем.

– Не люблю, когда ты в полнолуние гуляешь одна. Знаешь ведь, что бывает. Дети пропадают.

Серильда не смогла удержаться от улыбки. Долгие годы она слышала эти слова, они-то и вдохновили ее на сегодняшнюю сказку.

– Я уже не ребенок.

– Не только дети исчезают. Даже взрослых мужчин находили – они были не в себе и бормотали что-то про гоблинов и русалок. Как ты можешь думать, будто в такие ночи снаружи безопасно? Я-то надеялся, что воспитал тебя разумной.

Серильда улыбнулась ему. Они оба знали, что это было за воспитание – непрерывный поток предостережений и суеверий, которые скорее разжигали фантазию, чем учили осторожности.

– Со мной все в порядке. Никто меня не похитил, никакой упырь не утащил. Да и кому я нужна-то, честно говоря?

Отец мрачно уставился на нее:

– Любой упырь был бы счастлив заполучить тебя.

Серильда прижала к щекам отца ледяные пальцы. Он вздрогнул, но не отстранился и позволил дочери наклонить его голову и поцеловать в лоб.

– Если кто-нибудь из них заглянет на огонек, – сказала она, отпуская его, – я передам им твои слова.

– Все бы тебе шутить, а это ведь не шутки. В следующий раз, если поймешь, что можешь задержаться в полнолуние, возьми лошадь.

Серильда не стала напоминать отцу, что их старый Зелиг давно уже может считаться недвижимостью, а не лошадью. Вряд ли ему удастся обогнать Дикую Охоту.

Она просто сказала: