Познание России: цивилизационный анализ - [25]

Предлагаемая к рассмотрению тема совершенно необозрима. Мы можем наметить лишь ее контуры, рассчитывая на личный опыт каждого, кто хоть сколько-нибудь знаком с отечественной реальностью. При рассмотрении дисперсного варварства особый интерес представляет предметная среда как интегратор культурных смыслов, вскрывающий доминирующее в обществе отношение ко Вселенной и человеку.

Одна из особенностей советской эпохи состояла в том, что архаически-варварское отношение к предметной среде утверждалось как тотально доминирующее и вошло в неписаную систему норм. Каждый советский человек знал, что зона высшей (на самом деле минимальной, естественной для цивилизованного общества) упорядоченности распространяется на особый, узкий класс объектов, представляющих ценности Власти земной и небесной. В типовом наборе это были обком, облисполком, здание госбезопасности, ритуальная площадь с памятником вождю. В отдельных случаях к этому списку прибавлялась гостиница «Интурист». Эти, и только, эти, объекты были безупречно по советским меркам спланированы, построены и эксплуатировались, являя собой особо ухоженное, возделанное и упорядоченное пространство. Все же остальное, в том числе и показно репрезентативные, «красивые» объекты — театры, музеи, стадионы, санатории, — было фатально дефектно. Прежде всего эти объекты имели два крайне различающихся вида — главный фасад и фасад дворовый30.

Построенные обязательно с недоделками, репрезентативные объекты фантастически быстро деградировали, крошились с фасадов, обрастали уродливыми будками, самодельными решетками с амбарными замками и являли собой зрелище чисто варварской трансформации первоначального архитектурного замысла. Как отмечает исследователь А. Буровский, окружающая нас среда организуется таким образом, чтобы элемент неустроенности, беспорядка, неуюта всегда находился в поле зрения31.

Важно подчеркнуть, что в этом отношении между «верхами» и «низами» никаких разногласий не было32. Варварская среда, как и варварский быт, была естественным и единственно возможным атрибутом бытия. И здесь мы имеем дело с фундаментальной культурной нормой. Столкновение с другой мерой упорядочивания мгновенно порождает в нормальном россиянине чувство «чужого» и органическое отторжение. И это — исключительно важная проблема. Нам знакомы работы исследователей, пытавшихся зафиксировать и осознать природу этого явления. Культуролог Л. Невлер, описывая российскую глубинку, отмечает, что заново построенный киоск, рекламный щит в скором времени обязательно будут надбиты, надломаны, т. е. доведены до некоторой средней меры хаоса так, чтобы не выпадать из окружающего контекста. Заметим, что загаженные лифты и подъезды, обшарпанные сарайчики, заборы, вечные кучи строительного мусора на самом деле служат той же цели — хаотизации зрительного образа объекта, что позволяет органически вписать его в устоявшуюся среду33.

Таким образом, массовый человек «доводит» окружающую его среду до осознаваемой им нормы, упорядочивая чрезмерно хаотическое и хаотизируя избыточно упорядоченное. Чувство нормы соотношения хаоса и порядка заложено в ментальности культурного субъекта.

У этой проблемы есть и еще одна грань — грань знаковой хаотизации. Надбив, надломав, слегка загадив чуждое, пришедшее из мира цивилизации, архаический субъект осваивает тем самым новый предмет, лишает его опасных, вредоносных потенций. Так для нас открывается постоянная, непрекращающаяся война, в которой городской цивилизации и современной технологии противостоит архаический субъект. Цивилизация постоянно выбрасывает в мир архаического общества свою предметность, а архаический мир варваризует и посредством этого осваивает чуждую предметную среду.

Но и это не все. Исследуемое явление имеет еще один, самый фатальный — ценностный аспект. В упоминавшейся работе Буровского отмечается, что в любой, самой благополучной деревне всегда есть элемент беспорядка, развала, неустройства34. В любой культуре мера совершенства какого бы то ни было объекта, мера его выделанности и отделки однозначно связаны со значимостью этой сущности и тех культурных смыслов, которые она выражает.

Стремление благоустроить частную человеческую жизнь, украсить ее, сделать удобной и осмысленной рождает в традиционном сознании волну глубочайшего, метафизического протеста. Наделение смыслом отдельного, не освященного сакральной Властью человеческого бытия отрицает весь космос российского архаического субъекта, обессмысливает его самого и посягает на некоторые высшие ценности. Постоянное и ежеминутное профанирование ценностей отдельной человеческой жизни — один из моментов утверждения безграничной ценности социального абсолюта. В этом пункте проблема соотношения варварского и цивилизации накладывается на проблему соотношения двух цивилизационных типологий: азиатской социоцентристской и либеральной антропоцентристской. Именно загаживая окружающую среду и уродуя быт, наплевательски относясь к здоровью и собственной, жизни, к близким и неблизким людям, разгильдяйски, безответственно относясь к любому делу, к межличностным, трудовым, человеческим отношениям, традиционный субъект реализуется как полноценный член архаического социоцентристского общества. Всем этим он показывает, что «жизнь дольняя» в его глазах — ничто, а все, что заслуживает другого к себе отношения, лежит за пределами жизни частного лица (прежде всего его самого), трансцендентно этой жизни. Тот же, кто обустраивает свой мир как значимую, самостоятельную сущность, посягает на базовые ценности традиционалиста, а потому рискует столкнуться с широким веером последствий — от разлитого в воздухе всеобщего недоброжелательства до «красного петуха».