Пожирательница грехов - [36]

У нас в запасе полчаса, даже больше.

— Пойдем на берег, — говорю я. — Мы оттуда не пропустим автобус, он там недалеко разворачивается. — Я перехожу дорогу, он следует за мной на расстоянии.

Вот обрушенная стена, я залезаю на нее, сажусь сверху. Стена усыпана острыми обломками камней — наверное, это кремень, — осколками стекла и ракушками. Я знаю, что это ракушки моллюсков, потому что видела такие в музее два дня назад. Мы говорим то, что должны сказать, — бесстрастными, обычными голосами обсуждаем, как поедем обратно, на какую электричку сядем. Я не думала, что это произойдет так быстро.

Потом он смотрит на часы и идет прочь, к морю, его ботинки хрустят по ракушкам и камешкам. Он останавливается у зарослей тростника, спиной ко мне, слегка согнув одну ногу. Он стоит, обхватив локти, запахнув плащ, как накидку, шторм приближается, накидка раздувается от ветра, толстые кожаные ботинки обхватывают ноги, меч наготове, голова откинута — будь смел, он даст им отпор, один против всех. Вспышка молнии. Вперед.

Если бы я могла вот так быстро. Я сижу, успокоенная, застывшая, еще не зная, выжила или нет: слова, что мы швыряли друг в друга, лежат обломками, окаменелые. Это пауза во время конца света — как себя вести? И сказал человек: он будет и дальше возделывать сад, — есть ли в этом смысл для меня? Да, если б то был маленький финал, только мой финал. Но мы обречены не более, чем все остальное, и это все — уже мертво, в любой момент испарится залив, холмы вокруг оторвутся от земли, а пространство меж ними свернется и исчезнет. А на кладбище разверзнутся могилы, обнажив черепа, иссохшие, точно грибы-дождевики, а его деревянный крест вспыхнет, как спичка, дом обрушится и превратится в груду картона и бревен, и не будет больше языка. И он восстанет и явит себя нам, и история опадет с него, и все иллюзии о нем, по которым я жила, — все это сойдет с него, и в последний момент он станет тем, что есть на самом деле, а потом вспыхнет и исчезнет. И, конечно, мы должны вцепиться друг в друга, прощая друг другу, сокрушаясь, прощаясь с нами самими и со всем, потому что никогда больше этого не обретем.

Чайки мечутся над нами и кричат — будто щенки, которых топят, или будто ангелы неутешные. Вокруг их глаз черные обводы, это какие-то новые чайки, я никогда не видела таких. Начинается прилив, мокрая жижа блестит под солнцем на мили вокруг — ровное поле стекла препрозрачного, чистейшего золота, а на этом фоне стоит, очерченный, он, темный силуэт, безликий, и на кончиках волос его играет солнце.

Я поворачиваю голову и смотрю на свои руки. Они покрыты серой пылью: я рыла песок, теперь я собираю ракушки, выкладываю из них бордюр, квадрат — ракушка на ракушку. В середине аккуратным рядком втыкаю камушки кремния — словно зубы, словно цветы.

Фантазии об изнасиловании

Как они распинаются об этом в журналах — подумаешь, открытие сделали, вакцину от рака открыли, да? И на обложке новость большими буквами: а только откроешь журнал — и там эти вопросники, которые обычно печатают, типа, хорошая ты жена или нет, эндоморф или эктоморф (помните?), а на 73-й странице кверх ногами ответы с баллами, а дальше полезные советы типа: ИЗНАСИЛОВАНИЕ: ДЕСЯТЬ ПРАВИЛ, КОТОРЫЕ НУЖНО ЗНАТЬ ВСЕМ, прямо как десять новых причесок. Подумаешь, удивили!

Вот и на работе все только об этом и говорят, ведь какой журнал ни открой, вот она, эта новость — стреляет тебе меж глаз, да и на телевидении уже мусолят тоже. Лично я и днем и ночью готова смотреть фильмы с Джун Эллисон,[12] жаль, их убрали из вечерней сетки, и такое кино больше не снимают. Например. Это было позавчера, то есть в среду — значит, как говорится, сегодня пятница, слава богу! — мы обедали в комнате отдыха, но и тут никакого покоя, потому что Крисси захлопывает журнал и вдруг говорит:

— А что, девочки, у вас бывают фантазии об изнасиловании?

Мы вчетвером, как водится, играли в бридж, у меня чистых двенадцать взяток и король без прикрытия, так что особой нужды торговаться не было. Поэтому я сказала “раз”, надеясь, что Сондра помнит, насколько это условно, потому что, когда в прошлый раз она решила, что я в самом деле играю трефы, и сказала “три”, а у меня было всего лишь четыре козыря, самый крупный шестерка, мы остались без двух, не сказать уж о глубине понесенной моральной травмы. Сондра явно не чемпион мира по бриджу, ну, вообще-то я тоже, но всему есть предел.

Дарлин сказала “пас”, но игра уже подпорчена, Сондра закрутила головой, будто она у нее на шарнирах, и переспросила:

— Какие-какие фантазии?

— Как тебя насилуют, — ответила Крисси. Она работает в приемной, потому так и выглядит. Она красивая, но вся такая холодная и полированная, будто ее покрыли лаком для ногтей, если вы понимаете, о чем я. Налаченная. — Тут пишут, что у всех женщин бывают фантазии об изнасиловании.

— Слушай, я ем бутерброд с яйцом, — сказала я. — Ты лучше играй. Я сказала “раз”, Дарлин сказала “пас”.

— Это, в смысле, как ты идешь по темному переулку, а на тебя нападает мужик? — уточнила Сондра. Она тоже ела свой ланч, мы все едим за игрой, и Сондра как раз положила в рот сельдерей, она всегда приносит сельдерей, и принялась жевать его, и вся так размечталась, а мне сразу стало ясно, что наша игра сдохла.