Пожирательница грехов - [3]

— Он представился? — спросила Кристин. У нее было много знакомых молодых людей, но они не так часто звонили: свои деловые вопросы они решали с ней в кофейне или после занятий.

— Он человек другой культуры. Сказал, что перезвонит позднее…

Кристин призадумалась. Она знала немного таких представителей другой культуры, в основном из Великобритании, и они были членами Дискуссионного клуба.

— Он изучает в Монреале философию, — подсказала мать. — Судя по говору, он француз.

И Кристин начала припоминать того человека в парке.

— Я как раз не думаю, что он француз, — сказала она.

Мать снова сняла очки и рассеянно погладила наклоненный гладиолус.

— Ну, во всяком случае, у него был французский говор. — Мать задумалась на мгновение, с цветочным скипетром в руке. — По-моему, будет неплохо, если ты пригласишь его на чай.

Мать Кристин старалась как могла. У нее были еще две дочери, и обе пошли в мать, красивые. Одна уже благополучно замужем, да и у другой определенно не будет проблем. Подруги успокаивали ее насчет Кристин, приговаривая: “Она не толстая, у нее просто широкая кость, в отца”. - или: “Кристин пышет здоровьем”. Две другие дочери никогда не были общественницами в школе, но поскольку Кристин, скорее всего, никогда не будет красивой, даже если похудеет, ей остается только быть спортивной, политически активной. И хорошо, что у нее много интересов. Мать при всякой возможности старалась поощрять интересы дочери. И Кристин чувствовала, когда мать слишком лукавит: в голосе ее позвякивал упрек.

Кристин знала, что теперь надо бы изобразить радость, но ей ничего не хотелось изображать.

— Я не знаю. Подумаю, — уклончиво ответила она.

— Ты какая-то усталая, солнце мое, — сказала мать. — Может, хочешь молока?

Когда зазвонил телефон, Кристин принимала ванну. Особо мечтательной девушкой она не была, но в ванной часто представляла себя дельфином — эта игра досталась ей от служанки, что купала ее в детстве. Теперь Кристин слышала, как в холле колокольчиком звенит голос матери, а потом в дверь постучали.

— Кристин, тебе звонит этот милый студент-француз, — сказала мать.

— Скажи ему, что я ванной, — ответила Кристин громче, чем следовало. — И он не француз.

Кристин прямо слышала, как нахмурилась ее мать.

— Это будет не очень вежливо, Кристин. Думаю, он не поймет.

— Хорошо, — сказала Кристин. Она вылезла из ванной, обернула розовое крупное тело полотенцем и прошлепала к телефону.

— Алло, — сердито сказала она. По телефону он даже не казался жалким — он раздражал. Удивительно, как он ее нашел: скорее всего, обзвонил по телефонной книге всех абонентов с такой же фамилией, пока не наткнулся на нее.

— Это твой друг.

— Я поняла, — ответила она. — Как поживаете?

— Я очень хорошо. — Последовала долгая пауза, и Кристин так и подмывало сказать: “Ну, тогда пока”. - и повесить трубку. Но она чувствовала, что в дверях спальни замерла мать, точеная, как статуэтка. Потом он сказал: — Надеюсь, ты тоже хорошо.

— Да, — ответила Кристин. Она не собиралась поддерживать разговор.

— Я прихожу на чай, — сказал он.

Это заявление застало Кристин врасплох.

— Вы серьезно?

— Твоя приятная мама пригласила меня. Я иду четверг, в четыре часа.

— О, — неучтиво заметила Кристин.

— Тогда до встречи, — сказал он тоном человека, освоившего трудную идиому.

Кристин положила трубку и прошла через холл. Мать с невинным видом сидела в кабинете за письменным столом.

— Ты пригласила его на чай в четверг?

— Не совсем так, дорогая, — сказала мать. — Я просто обронила, что как-нибудь он может заглянуть к нам на чай.

— Так вот, он придет в четверг. В четыре часа.

— А что такого? — безмятежно поинтересовалась мать. — Я думаю, мы просто поступаем как воспитанные люди. И мне кажется, что тебе стоит проявить больше дружелюбия. — Мать явно была довольна собой.

— Поскольку пригласила его ты, — сказала Кристин, — слабо тебе его развлекать? Будем воспитанными людьми вместе.

— Кристин, дорогая, — сказала мать — она была шокирована. — Надень халат, ты простудишься.

Полчаса Кристин дулась, а потом попыталась представить себе это чаепитие как нечто среднее между экзаменом и совещанием. Хорошего, конечно, мало, но разделаюсь с этим как можно деликатнее. И впрямь, как воспитанные люди. Когда в четверг утром привезли из “Патисьери” заказанные матерью пирожные, Кристин заволновалась, точно перед праздником: даже решила сменить юбку с блузкой на платье, из самых красивых. В конце концов, она ничего не имеет против него, не считая воспоминания, как он сначала схватил ее ракетку, а потом вцепился в руку. Кристин отмахнулась от мимолетной маловероятной картинки: вот она бегает от него по гостиной, швыряет в него подушки с софы и вазы с гладиолусами. И все же Кристин предупредила служанку, что чай будут пить в саду. Ему это будет приятно, да и места больше.

Кристин подозревала, что мать постарается пропустить чаепитие, придумает отговорку, чтобы уйти как раз в момент его прихода: оценить гостя, а потом оставить их наедине. Мать и раньше такое проделывала: на сей раз отговоркой стало заседание симфонического комитета. Так оно и вышло: мать предусмотрительно забыла, куда положила перчатки, и ах — нашла, именно в тот момент, когда в дверь позвонили. Кристин потом неделями смаковала эту сцену: у матери отвисает челюсть, но мать мгновенно берет себя в руки, когда ей представляют гостя — вовсе не иностранного монарха, которого она резво нарисовала в своем дымчатом хрупком воображении.