Пожиратели звезд - [7]

– Легенда, – категорически заявил первый, и лицо его приобрело возмущенное выражение.

– Никто так и не смог этого доказать. Буррико, старый французский клоун, – он до сих пор жив – входил в состав той труппы и заверил меня в том, что в этих россказнях нет ни слова правды. Зарзидзе так и не сумел превзойти Растелли, а всем известно, что последний умер на вершине славы, дойдя до предела своих возможностей, что и разбило его сердце. Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли меня шовинистом, но позвольте все же сказать вам одну вещь: если когда-нибудь объявится жонглер, способный исполнить номер с тринадцатью шарами, то это будет француз – по той простой причине, что это буду я. Два года назад генерал де Голль лично вручил мне крест Почетного Легиона за исключительные заслуги в распространении французской культуры в зарубежных странах, тот вклад, который я внес в демонстрацию национального гения на мировой арене. Если хоть раз, лишь один-единственный раз – неважно когда, неважно где, на какой сцене, перед какой публикой, – я смог бы превзойти самого себя и прожонглировать тринадцатью шарами вместо обычных проклятых двенадцати, я бы счел, что сделал что-то стоящее для роста авторитета своей страны. Но время идет, и, хотя в свои сорок лет я еще полностью располагаю всеми способностями, случаются такие моменты, как сегодня, когда я начинаю сам в себе сомневаться. А ведь ради искусства я пожертвовал всем, даже женщинами. Любовь убивает твердость руки.

Его спутник нервно теребил галстук-бабочку. Звали его Чарли Кун; будучи директором одного из крупнейших артистических агентств Соединенных Штатов, он провел более тридцати пяти лет своей жизни беспрестанно разъезжая по всему свету в поисках исключительных номеров и новых талантов. Он глубоко любил свое ремесло и всех тех, кто на площадках, сценах, аренах, в прокуренных залах набитых пьяницами кабаре отдавал лучшую часть самого себя, даруя людям тот момент иллюзии, что позволяет человеку, жаждущему сверхчеловеческого, поверить в возможность невозможного. Наряду с Полем-Луи Герэном из «Лидо», Карлом Хаффендеком из гамбургской «Адрии» и Цецуме Магазуши из токийской «Мизы», он несомненно был одним из самых одержимых искателей талантов, talant scout – американский профессиональный термин, перешедший во все языки мира; ни в одном уголке земного шара не было цирка, мюзик-холла, ночного заведения, в которое он не наведался бы в своей неутомимой погоне за сверхчеловеческим. Не было для него большей радости, чем в какой-нибудь мексиканской трущобе, японской kabaka, в Иране или где-нибудь в бразильской провинции обнаружить номер, доселе людьми невиданный. Желудок его был испорчен бесчисленными сомнительными кушаньями, проглоченными в какой-нибудь глуши. Не было у него и личной жизни: дважды он женился, но ни украшения, ни меха, ни «роллс-ройсы» не смогли компенсировать его вечного отсутствия, когда он рыскал по свету в поисках исключительного. Самые красивые любовницы всегда занимали у него в душе лишь второе место – после какого-нибудь неведомого акробата, о неслыханном даровании которого ходили легенды. Когда он обратился за советом к психоаналитику, тот объяснил ему, что речь идет о типичном случае неизжитости детства во взрослом человеке, детской мечты о чудесах. Чарли Кун предпочел не ломать голову над этой проблемой, но тем не менее спросил у психиатра, является ли потребность веры в Господа также неизжитостью детства и способен ли психоаналитик излечить от нее.

Доктор был крайне смущен таким поворотом беседы, а Чарли Кун предположил, что одни потребности души принято, наверное, считать законными, а другие – как бы свихнувшимися в процессе развития. Доктору так и не удалось убедить его. Любовную сторону его жизни обслуживала вереница профессионалок, не отличавшихся ни разнообразием, ни оригинальностью дарований. Тут, как и везде, хорошие номера были редки. Он давно уже достиг вершины профессиональной карьеры, под его началом работали другие искатели талантов, но тем не менее он продолжал свой путь по горам, по долам – как старый охотничий пес, не способный противиться зову крови; и хотя с годами он стал немного скептичнее, трезвее, начал находить удовольствие в том, чтобы заявлять, будто ничего уже больше не ждет, а пределы возможного могут раздвигаться лишь с великим трудом, миллиметр за миллиметром, и никогда не разлетятся вдребезги под напором исключительного, бесподобного дарования, тем не менее под этой скептической маской скрывалось все то же живое любопытство и прежняя целеустремленность. В глубине души он еще хранил надежду на то, что где-нибудь на земле, в какой-нибудь глуши вот-вот заявит вдруг о себе несравненный сверхчеловеческий талант и все будет не так, как прежде. Он все еще был готов в любой момент сесть в самолет, очертя голову кинуться на край света, чтобы посмотреть, действительно ли в тегеранском «Маге» есть человек, способный исполнить безо всякого трамплина пять сальто-мортале подряд, не касаясь ногами земли; в самом ли деле в Гонконге юный акробат может стоять вверх ногами, опираясь лишь на мизинец – не на указательный палец, как швейцарец Ролл в цирке «Knee», а именно на мизинец, презрев все законы всемирного тяготения и равновесия, – штука поистине сенсационная, триумфальный успех, от которого быстрее забьются сердца всех, кто достоин звания человека, убедительно доказывающая, что и в самом деле нет пределов тому, что род человеческий способен сделать на этой планете, и мечта человечества – не пустая греза. Жонглер – звали его месье Антуан, приехал он из Марселя – был старым знакомым Чарли Куна и подлинной, как говорится, «фигурой»; однако Чарли знал, что в сорок лет тринадцатый шар – вещь, о которой лучше забыть.