Пожиратели тьмы: Токийский кошмар - [136]

Прокуратура не подавала апелляцию в верховный суд, поэтому единственный оправдательный приговор – за убийство Люси Блэкман – оставался в силе. Джейн твердила, что даже неполное признание вины можно считать победой, если не для Люси, то для остальных жертв Обары. Конечно, так и было, но особого смысла такая победа уже не имела. Словно под конец отчаянной борьбы двух решительных и непреклонных соперников один вдруг опустил руки и просто ушел. Люси умерла – и что могло это изменить? Потеря оставалась невосполнимой; любое временное утешение – арест подозреваемого, суд, обвинительный приговор, 100 миллионов иен – испарилось, как ложка воды в пустыне. А если бы Обара признал вину, просил прощения, разрыдался? Или если бы его обвинили в умышленном, а не случайном убийстве, и приговорили к повешению? Представьте самую жестокую кару – даже она не принесла бы облегчения и не исправила того, что действительно имеет значение. Люси, единственная и неповторимая, драгоценная и любимая для родных и близких, мертва, и ничто ее не вернет и не заменит.

Вот какой она была.

Все обо мне

Я мечтаю о волшебном кольце, которое превратило бы нас с сестрой в фей. У нас был бы замок, летающие пони и магические чары.

Какая я на самом деле. Я добрая и благоразумная, как говорят мамочка и папочка. Иногда я очень злюсь на сестру и брата. Я очень много думаю о других и помогаю им. Я не люблю торопиться, когда что-то делаю, даже если меня подгоняют. Я не очень люблю играть на детской площадке. Я ненавижу омлет и брюкву, а еще горошек. Для меня это самое ужасное. Я скажу вам, что еще не люблю, но это не самое ужасное. Гороховое пюре.

– Я постоянно думала о том, что он с ней сделал, – призналась Джейн. – Самое ужасное мучение на свете – представлять, как Обара разрезает Люси. У меня просто мозг закипал; я боялась, что никогда не смогу избавиться от этих мыслей. Услышу звук бензопилы, и меня начинает буквально трясти.

Джейн ходила к психотерапевту и разговаривала с матерями других погибших детей в Японии и Британии. Все были добры и сочувствовали ей, но лучше не становилось. Потом ей предложили курс лечения под названием «Десенсибилизация и переработка движением глаз», или ДПДГ, широко применяемое при посттравматическом стрессовом расстройстве у солдат, вернувшихся из Ирака и Афганистана. Такая терапия часто давала отличные результаты, хотя причину ее эффективности не могли полностью объяснить даже работающие с ней специалисты. «От чего вам стало бы легче?» – спросил терапевт Джейн на первом сеансе. «От мысли, что дочь в безопасности», – ответила она.

– Тогда он велел мне подумать о тех ужасных вещах, которые Обара сделал с Люси, – вспоминала Джейн. – А потом я должна была следить за его пальцами, которыми он двигал в разные стороны. И вот я думаю об этом, а врач повторяет: «Она в безопасности, она в безопасности…».

Джейн посетила четыре сеанса, и это было единственное лечение, которое хоть немного помогло.

– Теперь, когда я сижу в суде и переводчик перечисляет все те кошмарные вещи, которые сделал Обара, я повторяю про себя: «Она в безопасности, она в безопасности…», и мне становится легче. Думаю, терапия стала переломным моментом, который помог мне не сойти с ума… Я не верю в возможность смириться и продолжать жить. Как с таким смириться? Просто учишься существовать со своим несчастьем. Но я никогда не буду прежней. Иногда иду в супермаркет и чувствую себя абсолютно нормально, а потом увижу маленькую девочку, похожую на Люси в раннем детстве, и слезы льются ручьем.

С годами у друзей Люси появились собственные дети. Ребенка Луизы Филлипс крестили как Люсию, дочь Саманты Берман – Грейс Люси. Джейн тронула любовь друзей дочери, вот только она не могла избавиться от мыслей о той жизни, которая была бы и у Люси, если бы девушка осталась жива.

Джейн ненавидела все, что касалось Фонда Люси Блэкман; в войне за обладание дочерью эта организация служила олицетворением сокрушительного поражения. Джейн ненавидела лицемерие, которое усматривала в действиях Тима, – благотворительность папочки, который бросил жену и детей. Несмотря на выводы британской полиции и прокуратуры, она по-прежнему подозревала фонд в хищении чужих средств и мошенничестве. Она не хотела ничего слышать ни о фонде, ни о его мероприятиях, но все же возмущалась его существованием и тем, что он использовал имя Люси в обход самой Джейн.

В смерти Люси, в мрачном фатализме, который сделал ее дочь жертвой слепой судьбы, женщина нашла для себя утешение: смерть, как и жизнь, предопределена.

– Я уже говорила вам, – напомнила она мне, – и я ничего не выдумываю: я точно знала, что никогда больше ее не увижу. Я хотела устроить дочери встречу с экстрасенсом до поездки в Японию, но она не пошла к нему. В детстве Люси всегда была такой взрослой – в каком-то смысле она заменила мне мать. И я знаю, что ей выпала такая судьба. Люси для этого и родилась. Ее послали в наш мир, чтобы остановить Обару. Ей не было предначертано дожить до старости.

Другими словами, Люси должна была умереть, и Джейн предвидела неизбежность ее смерти. Сердце матери снова не ошиблось, как не ошибалось и раньше, когда Джейн не хотела отпускать Люси в Японию. За время своей печальной истории, начиная со смерти матери и заканчивая ссорами с Софи, Джейн всегда оказывалась права. Даже выбрав Тима, она не ошиблась, потому что человек, который женился на ней, не был тем человеком, который от нее ушел.