Пожиратели тьмы: Токийский кошмар - [132]

Может быть, поэтому у него было так мало близких отношений? Потому что дружба, помимо всего прочего, дает ключ к личности, не менее уникальный, чем отпечаток пальца, оставленный во внешнем мире? В наши дни все мы психологи-любители и с готовностью проводим связь между ранним опытом и поведением во взрослом возрасте. Что касается Обары, в детстве на него определенно давили: ожидания матери, присутствие психически неустойчивого старшего брата, потеря отца, скрытая инстинктивная нелюбовь к корейцам в Японии и разрушительная свобода от обязанностей и дисциплины благодаря внезапному наследству. Но в Японии есть бесчисленное множество нервных детей, миллионы неблагополучных семей, испорченных богатых отпрысков и жертв расизма; и лишь единицы становятся серийными насильниками и убийцами.

В ходе судебного разбирательства никогда не всплывал вопрос о душевном состоянии Обары; не было никакого психиатрического освидетельствования. На первый взгляд, характеристика Обары из уст судьи Тотиги местами совпадает с описанием психопата: «Самодовольный, бездушный и безжалостный человек, совершенно лишенный сострадания… человек, которому неведомы угрызения совести». Но для меня подобные диагнозы очень сомнительны, ведь они представляют собой удобное моральное и клиническое заключение, которое обеспечивает обывателям фальшивое и незаслуженное успокоение. Мы навешиваем ярлык на экстремальное поведение – чудовище, психопат, злодей – и помещаем преступников в категорию, которая отличает их от «нормальных» людей. Тем самым мы утешаем себя. Теперь можно не беспокоиться о сложности человеческой природы и о границах, которые все мы можем в тот или иной момент преступить. Японские комментарии – многие из которых были доступы в Интернете, но редко попадали в основные средства массовой информации, – придерживались того же принципа: они подчеркивали статус Обары как корейца, словно иностранное происхождение снимало с японского общества ответственность за насильника.

Кем бы ни был Ёдзи Обара, он появился в Японии – хотя и непросто понять, каким образом. Пожалуй, поначалу я надеялся выполнить стандартный трюк и «забраться» в голову Обары. Если бы удалось представить, о чем он думает, когда сидит в камере-одиночке или стоит на коленях возле чуть дышащего тела одной из своих жертв, я мог бы поздравить себя с тем, что «понял» тему. Но подобные надежды иллюзорны. В отличие от слов или действий, мысли и эмоции других людей нам недоступны. Даже те, кого мы знаем лучше всех, остаются незнакомцами, которых мы способны понять лишь изредка, если вообще способны. Возможно, у Обары богатый внутренний мир, противоречащий реальности; но даже если бы я туда проник, то не мог бы сказать наверняка, действительно ли мне это удалось, или я стал жертвой собственного тщеславия либо игры Обары.

Не исключено, что там и вовсе нечего понимать, что внутри ничего нет, а есть только то, что лежит на поверхности. Правда могла оказаться скучной; никакой правды могло вообще не существовать, или там скрывалась самая большая тайна, которую Обара так старался сохранить. На мой взгляд, его жизнь лучше всего характеризует отсутствие близких отношений, практически до полной изоляции. Должно быть, для столь закрытого существования нашлись причины, болезненные и крайне важные, но они лежали где-то очень глубоко. Логичнее говорить не о присутствии Обары, а об отсутствии – в том смысле, как сильный холод можно назвать отсутствием тепла, а тьму – отсутствием света. Обара леденящей тьмой проник в жизнь тех, с кем соприкоснулся, и отнял ее. Вот в чем состояла его истинная суть – не в личности, которую можно изучать и оценивать, а в его влиянии на жизнь других.

В суде Обара предоставил чеки своих благотворительных взносов и потребовал, чтобы его судили по добру, которое он принес людям. Почему же тогда не судить по тому злу, которое он им причинил и которое стало его сутью? Безликий оборотень, он был не человеком, а болью своих жертв, злом в чистом виде.

Он был крестоносной яростью Джейн по поводу «кровавых денег» и унижением Тима, который их принял. Он был таблетками и водкой в крови Софи и потерянным из-за душевного срыва годом Руперта. Он был гневом, вспыхнувшим в Джейми Гаскойне, он был страданием и недоумением девушки Джейми, семейной памятью о погибшей Люси как тети и двоюродной бабушки еще не родившихся детей.

Люди привыкли искать правду, единую и неделимую, которая восходит перед глазами, как ясная полная луна в безоблачном небе. Считается, что рассказ о преступлении должен предоставлять четкий фотографический оттиск, подавать историю очищенной от ненужной шелухи, как соленый орешек. Но главный герой этого дела Ёдзи Обара, будто черная дыра, втянул все краски, и остались только дым, туман, слабое мерцание. Другими словами, в этом орехе была лишь скорлупа, хотя ее поверхность сама по себе не укладывалась в голове.

У всех, кто общался с Блэкманами или читал о них в газетах, сложилось собственное устойчивое мнение об их истории. Каждый знал, о чем думали участники событий, и каждый был уверен в собственной правоте – не только по поводу Ёдзи Обары, но и самой Люси, ее семьи и Японии как нации. Это дело самым невероятным образом вызывало всеобщее желание высказать свое мнение.