Пожиратели мертвых - [53]

Я подъехал к Хергеру, к седлу которого были приторочены мотки веревок из тюленьих шкур, и некоторое время наши лошади скакали бок о бок. Затем я поинтересовался у него, каковы наши планы на этот день. По правде говоря, мне было настолько плохо – я имею в виду головную боль и отвратительное состояние желудка, – что задал я этот вопрос не столько ради ответа, сколько чтобы отвлечься.

Хергер сказал мне вот что:

– Нынешним утром мы должны проникнуть в пещеры грома и расправиться с матерью вендолов. Мы попадем туда со стороны моря. По-моему, я уже вчера тебе об этом говорил.

Я кивнул и стал внимательно смотреть в сторону моря, боясь даже близко подъехать к краю обрыва.

– Мы подплывем туда на лодке? – спросил я Хергера.

– Нет, – ответил Хергер и многозначительно похлопал рукой по моткам веревок.

Лишь теперь я сообразил, что он имеет в виду: оказывается, нам предстояло спуститься с обрыва по веревкам и где-то там, внизу, отыскать входы в пещеры. Такая перспектива меня страшно перепугала, поскольку я всегда боялся высоты. По возможности я старался избегать даже посещения высоких зданий в Городе Мира. Я поспешил сообщить об этом Хергеру.

На это он заявил мне:

– Ну вот, можешь радоваться, считай, что тебе повезло.

Я спросил его, в чем же заключается мое везение, и в ответ Хергер сказал:

– Если ты боишься высоты, то сегодня у тебя есть возможность победить в себе этот страх; кроме того, тебе предстоит участвовать в важном и смертельно опасном деле, и если у нас все получится, то тебя тоже причислят к героям.

На это я возразил:

– Я вовсе не хочу быть героем. Хергер засмеялся и заметил, что я говорю так только потому, что я араб. Еще он сказал, что у меня сегодня, как он выразился, «тяжелая голова». Насколько мне известно, таким выражением норманны определяют плохое физическое состояние человека на следующий день после неумеренного употребления пьянящих напитков. В этом он был абсолютно прав, о чем я уже упоминал.

Правдой было также и то, что я ужасно испугался, когда узнал, что мне придется спускаться по веревкам с обрыва. Ход моих рассуждений был таков: я всегда полагал, что могу пойти на все, что угодно, лишь бы не вступать в близость с женщиной во время месячных, не пить из золотого кубка, не есть свиной навоз, не ослепнуть и не быть вынужденным наложить на себя руки. Так вот, на все это я готов был пойти, только бы не карабкаться по этому проклятому обрыву. Настроение у меня и без того было не лучшее, и я сказал Хергеру:

– И ты, и Беовульф, и вся ваша компания можете мечтать стать героями или покойниками – это вполне соответствует вашему характеру и образу мыслей. Но я в вашей затее принимал участие подневольно, и больше ввязываться в ваши смертельно опасные приключения я не собираюсь. Пойми наконец: я не один из вас.

И опять, выслушав меня, Хергер рассмеялся. Затем он окликнул Беовульфа и о чем-то быстро с ним заговорил; Беовульф что-то коротко ответил ему через плечо. Тогда Хергер поспешил передать мне его слова:

– Беовульф говорит, что ты будешь делать то же самое, что и мы. В тот момент я просто впал в отчаяние и попытался объяснить Хергеру бессмысленность их затеи всюду таскать меня с собой:

– Я просто не смогу сделать это. Нет, конечно, вы можете меня заставить, но тогда я погибну, и все.

Хергер удивился и спросил:

– С чего это ты вдруг погибнешь?

– Я не смогу удержать в руках веревку, – объяснил я ему.

Этот ответ опять почему-то заставил Хергера от души рассмеяться, после чего он громко повторил мои слова, чтобы слышали все норманны, и все они громко расхохотались над ними. Потом Беовульф что-то сказал Хергеру, и тот перевел мне его слова:

– Беовульф говорит, что ты не удержишь веревку, только если специально разожмешь пальцы и отпустишь ее. Но такой глупости ты, надо думать, не сделаешь. Беовульф считает, что хоть ты и араб, но вовсе не глупец.

Такова уж истинная природа человека: когда Беовульф дал мне понять, что я смогу карабкаться по скалам, я тут же поверил в свои силы, и мое настроение немного улучшилось. Хергер это заметил и сказал:

– Каждый человек чего-то боится. Один, например, боится закрытых помещений, а другой боится утонуть; они смеются друг над другом, и каждый называет другого дураком. На самом деле каждый страх – это наше предпочтение, точно так же, как одному нравится такая женщина, а другому другая, одному нравится баранина, а другому свинина, одному капуста, а другому лук. Так что страх – это только страх, и не надо его бояться.

Я был не в настроении поддерживать философские беседы и высказал это Хергеру потому что страх во мне очень быстро уступал место злости. На это Хергер опять рассмеялся мне в лицо и напомнил:

– Благодари Аллаха, что он определил место смерти в конце жизни, а не в начале.

Я довольно резко заметил ему, что не вижу большого смысла в том, чтобы приближать этот конец.

– Ну, это и так понятно, – ответил мне Хергер и добавил: – Посмотри на Беовульфа. Посмотри, как он прямо держится в седле. Посмотри, как он скачет вперед и ведет нас за собой, хотя ему известно, что скоро он должен погибнуть.

Я на это возразил: