Пожиратели душ - [15]

– Мать, тебе ничего не нужно из трав? Я могу пойти собрать их на опушке леса.

Мать обернулась и устремила на Алис изучающий пристальный взгляд. Девочка отвела глаза.

– Ну да, дитя, – сказала Мать. – Есть что пособирать. Мне, пожалуй, понадобятся хвощ и кора вяза. Возьми корзинку и острый нож.

Вот так Алис оказалась на свободе.

В первую очередь она направилась в ближайшую вязовую рощицу, избежав таким образом внимания поселян – пастухов со стадами, женщин в огородах и резвящихся рядом детей. Алис вытащила нож и нарезала целый пучок длинных полосок коры. Вяз, учила ее Мать, хорош при простудах, помогает от боли в горле. Алис умело пользовалась ножом, и ей нравилось носить его с собой. А вот мама никогда бы не разрешила ей брать нож.

Алис ощутила мгновенный укол вины. Вместо ужасного воспоминания, так часто посещавшего ее, ей представились мамины мягкие округлости, ласковое прикосновение губ, когда мама целовала Алис в лоб перед сном. Усилием воли девочка отогнала милый образ и заставила себе переключиться на другие мысли. Это воспоминание по-своему было таким же болезненным, как и то, другое.

Хвощ рос ближе к лесу, и Алис направилась туда, где высились деревья. По мере приближения к зеленой стене леса воздух становился все более прохладным и сырым. На опушке шум, доносящийся с полей, где косили пшеницу, ослабевал; стук лошадиных копыт на расстоянии звучал приглушенно. Стоило повернуться спиной к оставшимся позади пространствам, и Алис уже готова была поверить, что она одна в целом свете.

Это был настоящий дремучий лес. Толстые стволы уходили далеко ввысь, ветви переплетались где-то высоко над головой. Мох и папоротники устилали обнаженные мощные корни, разрастались на грудах камней, гниющих пнях и упавших деревьях. В воздухе клубился туман, влага стекала со стеблей и листьев, капала с веток. До слуха Алис доносились шуршание, трепетание крыльев, треск сучьев.

Все это время она оставалась на опушке. Заходить дальше одной, без Матери, ей запрещалось. Что бы девочка ни собирала, она должна оставаться на краю леса, чтобы ее всегда было видно с обрабатываемых полей. Ей разрешалось, удаляясь от деревни, гулять вдоль деревьев, как она делала сейчас. Но Мать строго-настрого запретила ей заходить под лесной полог в одиночестве.

Однако Алис все равно заходила туда всякий раз, когда Мать отправляла ее собирать растения. И сейчас, хотя Алис удалилась от деревни на приличное расстояние и ей уже давно никто не попадался навстречу, она время от времени посматривала назад, проверяя, нет ли кого поблизости и не заметил ли кто серенькую, как мышка, девочку, мелькающую среди стволов деревьев.

И тогда она вошла в лес.

Она запускала пальцы в мшистые борозды в коре деревьев и уходила все дальше и дальше от опушки. Пронизанный влагой туман окутывал волосы и лицо, одежда отсырела, и ее тяжесть давила на плечи. Алис углубилась в лес намного дальше, чем следовало. Уже не видно было солнца, которое указало бы направление, над головой нависал плотный серо-зеленый покров из листьев и тумана. Направо или налево поворачивала Алис, она неизменно обнаруживала, что бесцельно ходит кругами. Но она не боялась заблудиться.

Алис чувствовала только облегчение. Потому что она ушла от черно-белых старейшин и их черно-белых жен. Потому что теперь она была вдали от чужих глаз – тех, что сверлили взглядами девочку, которая гуляла, когда другие были мертвы или спали. Взрослые старались рассматривать ее незаметно. Но детям из Дефаида не было нужды скрывать свое любопытство: едва заметив Алис, они показывали на нее пальцем и, разинув рот, открыто пялились на нее, пока взрослые не оттаскивали их. Деревенские за ее спиной уже распускали сплетни: «Видали? Вот она, пожалуйста. Когда пожиратели душ пришли, она не спала. А говорит, что ничего не видела. Я ей не верю. А вы?»

Алис и сама не знала, что доставляет ей больше неприятных чувств: любопытство деревенских или странное благоговение, выказываемое ей детьми Гвениса. Они смотрели на нее как на существо другого порядка. Как если бы она знала нечто такое, чего не знали они: нечто очень важное. Они хотели понять, что произошло с их родителями, и верили, что Алис способна им помочь. Из-за этого Алис на них иногда злилась, потому что на самом деле она была такая же, как они, разве нет? Она, как и они, потеряла маму и папу. И ей всего семь лет. Что она знает? Но с другой стороны, все, что она говорила себе и им, было неправдой. Просто ей так было легче продолжать притворяться хорошей. Потому что на самом деле Алис знала кое-что про ту ужасную ночь, и постоянно, что бы она ни делала – вставала по утрам, ела, умывалась или работала, – она ощущала эту тяжесть отличия от других. Она не переставала жалеть, что вылезла в ту ночь из постели. Не прояви она такое непослушание, была бы сейчас наравне со всеми детьми Гвениса. Такая же сирота, как они, но, по крайней мере, не испорченная. «Если я и особенная, – говорила себе Алис, – это потому, что во мне есть нечто ужасно неправильное».

Алис брела по лесу, углубляясь все дальше.

Старейшины уверяли, что в лесу полно злых существ, исчадий Зверя. Но Алис, окруженная со всех сторон стволами деревьев и их напоминающими простертые руки ветвями, могла думать только о тех женщинах-деревьях – пожирательницах душ. Они явились ей той ночью и говорили с ней. Алис оглянулась по сторонам. Ей вдруг пришло в голову, что они могут быть поблизости, просто чуть дальше, чуть глубже в лесу. Может быть, сегодня они опять найдут ее. Или она снова найдет их. От этой мысли Алис должна была бы затрепетать и броситься бежать сломя голову. Но их чары притягивали ее. И это было страшно. Наверное, в этом подтверждение, что она плохая. Но она чувствовала смутную уверенность, что, если она увидит их, ей раз и навсегда станет понятно, кто она такая. Мама рассказывала ей про испытание водой, которым определяли ведьму. Если обвиненная в колдовстве тонула, значит, она добропорядочная женщина. А если выплывала, значит, ведьма. Алис подумала, что к ней тоже можно применить такое испытание. Если она встретит пожирателей душ и они ее убьют, значит, она такая же хорошая, как мама и папа. А если не убьют, значит, она плохая. Ужасно быть плохой. Но, по крайней мере, она будет знать точно. Если она плохая, ей не суждено жить с торговцами, даже если они примут ее. Только они ее не примут. Точно не примут, если будут знать. Поэтому, вместо того чтобы жить в Лэйксе, она найдет себе пещеру в горах. По ночам будет разводить огонь и питаться ягодами и грибами. Ей представилось, как она, подобно древесным женщинам, живет в пещере. Может быть, тогда ее глаза станут больше и засверкают, как у них.