Пожарный кран No 1 - [19]

- Чего приперся?

Такой уж у Аньки был характер.

- Тебя ищу, - ответил тихоня Айрапетян. - Кто тебя? Почему у тебя глаза заплаканные?

Зря он так.

- У самого у тебя - заплаканные! - рассердилась Анька.

За кого этот новичок ее принимает? Может, думает, что Анька, как девчонка, нюни распускает?!

- Если хочешь знать, я никогда не плачу!

- Неправда, - помотал головой Яша. - Ты плачешь. Только ты гордая и не любишь, чтоб об этом знали.

Ох, и получил бы он за такие слова, если б Анька могла до него дотянуться!

- А ну иди отсюда! - велела она. - Звали тебя?

- Нет, - сознался Айрапетян. - Я сам... - и тут заметил странный черный ящик. - Что это, Аня?

- Не подходи!

Яша послушно замер. Некоторое время он настороженно разглядывал Машину.

- Ты из-за этого тут сидишь?

- Не твое дело, - буркнула Анька. - Скажи лучше, елка сорвалась?

Ох, как она обрадовалась, когда узнала, что все в порядке и Михаилу Павловичу ничего не сказали!

- А ты еще долго тут будешь?

Анька не ответила. Но Айрапетян и сам догадался по тревожным ее глазам: долго...

- Тогда Михаил Павлович все равно узнает. И станет волноваться.

- А я ему письмо напишу, - печально отозвалась Анька. - Что я в другой город уехала. У тебя ручка есть?

Ручка у Яши была, а бумаги не было. Анька сорвала с красного ящика полоску бумаги, на которой написано было: "Проверено. Пожарный кран No 1. 5 сентября".

- Сунь ему в дверь, - велела она. - Только, чтоб никто не видал. И никому не говори, где я!

- Почему?

Но Анька опять не ответила.

- Айрапетян! - раздался вдали сердитый Мотин голос. - Где тебя носит?! На выход!

- Иди!

- А ты? - заупрямился Айрапетян.

- Мне нельзя.

- Я без тебя не пойду, Аня...

- Хочешь, чтоб я тебя стукнула? - прищурилась Анька.

- Все равно не пойду.

- Хочешь, чтоб елка сорвалась? Чтоб Михаил Павлович волноваться начал?!

Яша и сам понимал, что она права. Перед тем как убежать на сцену (зрители ждут, пора, пора!), он спросил робко:

- Можно, я еще приду, Аня?

А когда пришел, то доложил, что к розыскам подключился Сергей Борисович. Он ведет себя как настоящий Шерлок Холмс и, судя по всему, очень скоро найдет Аньку.

- Айрапетян! - взмолилась она. - Придумай что-нибудь! Нельзя мне, чтоб меня находили! Знаешь, что случится, если я отсюда уйду?

- Что?

Анька молчала. Но, повторяем, Яша был догадлив. И конечно, и сам понял: случится ужасное...

Вот и пришлось Яше Айрапетяну сочинить историю про иностранных шпионов, чтоб сбить директора со следа.

ПРО МАШЕНЬКУ

Михаил Павлович отправился на третий этаж, туда, где, если верить "Плану эвакуации в случае пожарной опасности", находился загадочный пожарный кран No 1...

Михаил Павлович вовсе не был уверен, что найдет там Аньку, но навстречу ему попался Айрапетян, который в одной руке держал стакан с компотом, а в другой кусок хлеба и котлету и все время оглядывался, будто проверял, не следят ли за ним.

- Простите... - испуганно пробормотал он, налетев на Михаила Павловича. - Вы не думайте - это я себе компот несу.

Для убедительности Яша поспешно отпил из стакана.

- А я и не думаю, - успокоил его Михаил Павлович, уже не сомневаясь, что Анька где-то близко. И спросил как бы между прочим: - Ты случаем Анну не видел?

У Айрапетяна был полный рот компота, поэтому он молчал и только усиленно мотал головой. И при этом поспешно отступал. Уже издалека он спросил настороженно:

- А что случилось, Михаил Павлович?

- Абсолютно ничего! - весело отвечал Еремушкин. - Тишь, гладь и божья благодать.

Это у Машеньки, Кузиной бабушки, была такая поговорка, и, неторопливо шагая по длинному коридору, Михаил Павлович тихонько улыбался и думал о Машеньке и о той поре, когда она еще не была Кузиной бабушкой...

Она еще совсем девчонкой была, Машенька, радистка партизанского отряда, а младшего лейтенанта Еремушкина направили туда обучать партизан своему опасному ремеслу: Еремушкин был сапером. Длинный, худющий, с пушком на верхней губе - так выглядел он в ту далекую непозабытую пору. Не отличить от Кузи, только форма военная.

Впервые он Машеньку у костра увидал и спросил покровительственно, свысока, то есть так, как и положено спрашивать боевому офицеру восемнадцати лет у пигалицы с косичками, неизвестно зачем оказавшейся на войне:

- Воюем, стало быть? Ну и как у вас тут?

Он ведь тогда еще не знал, что Машенька неделю бродила по лесу, тащила на себе рацию, а немцы за ней охотились. Так уж вышло: самолет, в котором летела Машенькина группа, подбили над линией фронта, и прыгнуть-то все успели, но опустились, можно сказать, прямо немцам в лапы, только Машенька и уцелела.

Конечно, ничего этого Машенька молоденькому младшему лейтенанту не рассказала, а на вопрос: "Как у вас тут?" - ответила, улыбнувшись:

- Тишь, гладь и божья благодать...

Сколько лет прошло, а Михаил Павлович все помнил, помнил ту Машенькину улыбку...

"Михаил Павлович, расскажите про войну!" Но сколько ни упрашивали, он никогда не рассказывал. Знал: им про подвиги подавай да про то, какой ты в ту пору был героический и отважный. А Михаил Павлович всю войну боялся.

За маму боялся и за братика, оставшихся в Москве.