Пожар страсти - [23]

Гиацинта хорошо знала о высоких требованиях, которые Джеральд предъявляет к окружению. Она помнила, как он сетовал на убожество мотеля, где они впервые разделили ложе. Сейчас муж стал еще более педантичным и дотошным, придирчиво оценивал буквально все, когда они принимали гостей: меню, сервировку стола, платье жены. Гиацинте доставляло удовольствие устраивать приемы, хотя временами ей хотелось, чтобы они вернулись к более уединенной жизни, какую вели до рождения Джерри.

– Джеральд слишком старается выдвинуться, – сказала как-то Мойра, ее новая подруга. – Поверь мне. Он работает не больше, чем ты. Пусть любой мужчина побегает за двумя малышами, возьмет на себя труд готовить, присматривать за большим домом и делать еще бог весть сколько других вещей! А помимо того, ты еще и приемы устраиваешь. Видишь, как ему это по душе! Да ты еще находишь время поработать в студии. Когда ты только спишь, скажи мне?

Мойра говорила всегда откровенно, и Джеральд ее недолюбливал.

– Что ты нашла, черт возьми, в этой женщине? – спрашивал он.

– У нее доброе сердце, она верная подруга, и мы говорим с ней на одном языке.

– На каком еще языке?

– На языке музыки и книг. Она высказывает интересные суждения.

– А по-моему, столь неотесанной женщине не следует говорить так много.

– Она вовсе не неотесанная, Джеральд. Не суди о ней так строго. Я хочу, чтобы ты был любезен с ней. Мы даем обед по случаю их годовщины.

– О Господи! С какой стати?

– Потому что они давали обед в честь нас.

– Нельзя ли отделаться подарком? У меня не хватает на них терпения. Мойра – идиотка, и он не лучше.

Они все-таки дали обед. Джеральд держался холодно-вежливо. После того как гости разошлись, Гиацинта крупно поговорила с ним – это была их первая серьезная размолвка за длительный промежуток времени. На следующий день они, конечно, помирились, однако осадок остался, и это очень тревожило Гиацинту.

Постепенно она стала замечать напряженность в их отношениях даже тогда, когда для этого не было причин: в тех случаях, когда Гиацинта посещала супермаркет или мирно работала за мольбертом. И это пугало ее.

Однажды она работала в студии, когда в дверях появился Арни.

– Джеральд пытался дозвониться к вам, а оператор сказал, что у вас соскочила с рычага трубка, – объяснил Арни.

– Верно. Я заметила это несколько минут назад. Эмма иногда играет с телефоном. А в чем дело? Что-нибудь случилось?

– Нет, он лишь хотел сообщить, что вернется поздно. Я же обычно проезжаю мимо вашего дома, поэтому обещал Джеральду, что передам вам его сообщение. Вижу, вы писали маслом. У вас на носу зеленое пятнышко.

Арни стоял в дверях и, видимо, ждал, что его пригласят войти. Гиацинта так и сделала. Она питала к нему добрые чувства. Сейчас он наблюдал, как она писала купу деревьев на фоне бухты.

– Очень милая картина, Гиа. Вы продадите ее?

– Я всегда продаю, если появляется возможность. К сожалению, это случается не так часто.

– Я не ахти какой знаток искусства, но ваши работы кажутся мне великолепными. Я приобрел бы пару ваших картин. Как вы полагаете, может, повесить их над камином, где сейчас висит зеркало? Ведь вы были у меня.

– Это удачное место для картины.

– Хорошо бы вы с Джеральдом заглянули ко мне и сказали, какой цвет лучше всего гармонирует с мебелью. У вас здесь богатый выбор.

– С удовольствием, Арни. – Гиацинта была тронута и приятно удивлена.

– А что делает в пепельнице эта горящая сигарета?

– Ой, я забыла. Положила ее, когда вы позвонили в дверь.

– Я не знал, что вы курите. Никогда не видел вас с сигаретой.

– Я не курила с тех пор, как стала носить Джерри. А теперь вот неделю или две назад снова закурила. Не знаю почему.

– Простите меня, Гиа, но это глупо. Я бросил курить пятнадцать лет назад, а Джеральд вообще никогда не курил, как он говорит. Для чего нам рак легких?

– Я чувствую себя виноватой.

– Так зачем вы это делаете?

– Не могу объяснить этого даже себе. Пожалуйста, не говорите Джеральду, ладно?

– Не скажу. Но он сам узнает, вы ведь понимаете.

Арни смотрел на нее так пристально, с такой озабоченностью, не вязавшейся с его привычным обликом, что Гиацинта не выдержала и отвела взгляд.

– Вы должны знать, почему закурили, если едва ли не все, включая и вас, отказались или пытаются отказаться от этой вредной привычки.

– Иногда я испытываю напряжение, а сигарета меня успокаивает.

– С чего вдруг у вас напряжение?

– А разве у других этого не бывает?

– Ах, Гиацинта, вы отвечаете на вопрос вопросом! Это адвокатский трюк.

– Жаль, но это самое лучшее, что я могу сделать.

– Вы славная женщина. Я знал многих женщин, но они совсем другие. Вы отличаетесь от них.

«Странно, – подумала она, – Арни повторяет те слова, которые часто говорил мне Джеральд».

– Мне неприятно видеть вас несчастливой, Гиа. Если человек в напряжении, значит, он несчастлив. Вы не должны быть несчастливы. Вы замужем за прекрасным человеком. Бог мой, на прошлой неделе он делал операцию пострадавшему от ожогов. Вы не поверите – Джеральд совершил чудо! Даже я не мог поверить в это! – Арни поднялся и, положив руку на плечо Гиацинте, продолжил почти отеческим тоном, однако в его словах сквозило восхищение и уважение: – Я наблюдаю за вами почти шесть лет и заметил, что вы недооцениваете себя. Скажу кое-что еще и позволю себе дать совет: вы и Джеральд должны отвлечься. Вы разрываетесь между работой и детьми и никогда не проводили совместно отпуск. Вам нужно съездить на пару недель во Францию, или в Италию, или куда захотите. И сделать это следует незамедлительно. Видит Бог, вы можете себе это позволить. Неделя у вас уйдет на приготовления, на покупку одежды и на упаковку. И не спорьте со мной. Я скажу об этом Джеральду завтра же. Не благодарите меня. Я спешу, потому что опаздываю.