Пожар страсти - [18]

– Осторожно! Не наступи на разбитое стекло! – крикнул Джеральд.

– Что ты так беспокоишься о разбитом стекле? Ты не любишь меня! Если бы любил, то любил бы и нашего ребенка и не просил бы убивать его! Мы молоды, мы не в концентрационном лагере! Аборт… Боже мой, да тебе должно быть стыдно! Как ты можешь…

Джеральд с шумом захлопнул окно.

– Опять несдержанность! Опять горячность! Совсем ни к чему, чтобы это слышала вся округа!

– Мне наплевать, слышит кто-то или нет! Пусть все знают, что мое сердце разрывается и это ты его разбиваешь! Пусть весь мир знает, что ты собой представляешь!

– Погоди, Гиа, успокойся. Нет никакого смысла…

Однако Гиацинта уже убежала в спальню. Сотрясаясь от рыданий, она бросилась на кровать. Затем к ее горлу внезапно подступила тошнота и Гиацинта побежала в ванную, где ее вырвало. Вернувшись в спальню, она снова бросилась на кровать и некоторое время лежала словно в тумане. Гиацинте казалось, что сердце у нее остановилось.

Когда она проснулась через несколько часов, в комнате было темно. Она лежала в свитере, а Джеральд спал в дальнем конце широкой кровати. Гиацинта посмотрела на него. Вот как бывает – выходишь замуж, веря человеку, а затем в один день, в одну минуту эта вера разрушается и остаются только горечь да гнев. Она тихо вышла и разделась в ванной комнате. Глаза ее опухли от слез. Лицо побледнело. Если бы только можно было позвонить Францине и отцу, чтобы они не приезжали завтра! Но как это сделать и под каким предлогом? Нет, это невозможно.

Хотя ничего невозможного нет. Гиацинта проговорила вслух:

– Просто это ситуация, которую нужно как-то разрешать.

– Поможет тряпка, смоченная в ледяной воде, – сказал Джеральд.

Он стоял в дверях ванной. Наверное, Гиацинта разбудила его или Джеральд притворялся спящим.

– Я скажу тебе, что поможет. Мое возвращение в то место, откуда ты меня так радостно увозил. Как это говорится в стихотворении Роберта Фроста? «Дом там, где тебя примут, когда ты туда направишься». Но это только на время. Я справлюсь и одна. Я и мой ребенок – мы справимся. Мы не нуждаемся в тебе.

– В какое время прибывает завтра их самолет? – спросил Джеральд.

– В десять пятнадцать. Какое это имеет значение?

– Имеет. Недопустимо, чтобы ты выглядела так, как сейчас, и нельзя заставлять их ждать.

– Это не твоя проблема. Они мои родители, и я поеду за ними.

– Смешно. Я сегодня освободил себе утро по случаю их приезда.

– Ах, какую заботу ты о них проявляешь!

– Даю тебе полтора часа, чтобы ты привела лицо в порядок.

– О чем ты говоришь? Полагаешь, весь этот кошмар можно сохранить в тайне?

– Прежде всего это вовсе не кошмар. Это проблема, которую можно обсудить и разумно решить, если только ты попытаешься это сделать. Но мы не должны обрушивать ее на них, едва они откроют дверь. Вот и все, что я хочу сказать.

– Не надо читать мне лекции. Я ненавижу этот суровый тон. Если бы не младенец, который растет в моем чреве, я бы предпочла сегодня умереть либо убить тебя.

– Гиацинта, выслушай меня! И ради Бога, говорю тебе в тысячный раз, выбрось эту проклятую сигарету! Мне надоело это видеть!

– В таком случае не смотри. Оставь меня в покое. Я тебя не знаю. И не желаю знать.

Другого места, кроме кровати, для сна не было. Ночь выдалась прохладной, и, дрожа от сырости и нервного напряжения, Гиацинта долго лежала с открытыми глазами, глядя, как по небу плывут облака, то и дело закрывая луну. Спал ли Джеральд, она не знала.

Вчерашние астры, подобранные с пола, стояли на столе. По бокам от них возвышались хрустальные подсвечники, недавно подаренные Джимом и Франциной. Гиацинта приготовила любимое блюдо отца – цыпленка с креветками. Она охладила шампанское, и Джеральд разлил его по бокалам. Францина рассказала обо всех братьях Гиацинты и их детях. В своей алой блузке и жемчуге она выглядела великолепно. «Мать никогда не испытывала никаких неприятностей, – подумала Гиа. – Все было так знакомо, так уютно. Во всяком случае, наверное, так, если она до сих пор ничего не сообщила».

Разговор шел то о внуках, конечно же, необычайно талантливых, то о переводе Джорджа из Сингапура домой, то о новом доме Поля. В основном говорил Джим. Непривычно молчаливая Францина поглядывала на Гиацинту, пожалуй, чаще, чем нужно.

– Мы тут размышляем о том, – сказал Джим, – что наш дом стал для нас слишком большим и пустым. Разумеется, я люблю свой сад. Мы оба любим. Но если мы найдем дом поменьше с похожим садом и если вы, вернувшись на восток, заинтересуетесь нашим домом, мы могли бы передать его вам.

– Это замечательный дом! – воскликнул Джеральд. – Неслыханный подарок!

– Пока что рано говорить, – заметила практичная Францина, впрочем, спокойным и даже любезным тоном.

– Да, – подхватил Джеральд. – Сейчас я в совершенно ином мире.

И он начал рассказывать о своей повседневной работе, что, судя по всему, очень заинтересовало родителей.

– Этого можно было бы избежать при наличии привязных ремней. Я не стану рассказывать, что произошло с его лицом. Представляете, как меняется все в психологическом плане? Молодой человек, у которого вся жизнь впереди. Поверьте, у меня тряслись колени, когда Грамп, то есть Малкольм Грамбольдт, наш главный, сказал, чтобы я сменил его. Конечно, он стоял, едва не касаясь моего правого локтя, и остановил бы меня немедленно, если бы я что-то сделал не так. Но слава Богу, все прошло хорошо.