Поздняя повесть о ранней юности - [5]

Пришел опять к расчету, связал немцу руки за спиной, предупредил, чтобы не дергался, и повел в батальон. Опять страшно. Привел немца прямо в подвал. А когда рассмотрел при свете — эсэсовец, по документам — из охранного батальона. Тут уже комбат на меня посмотрел хорошо. Ему очень был нужен этот немец. От него узнали, что их батальон занимался эвакуацией двух госпиталей из этого городка. К утру комбат подтянул минометы и с рассветом они ударили. Охранный батальон драпанул, а больше тридцати автобусов с ранеными бросил. Много здесь было всяких трофеев, но не успели мы осмотреться, как нас срочно вывели из этого городка, и опять — вперед. Идем по дороге — деревня большая перед нами, оттуда бьют пулеметы. Комбат вызвал огонь полковых минометов, но не успели они его открыть, как немцы стрельбу прекратили, а еще минут через десять из деревни показалось человек 15–20. Подходят ближе, смотрим — дивизионные разведчики. Говорят, что когда они зашли в эту деревню, немцы драпанули на автомобиле. Там был просто их заслон. Комбат дал команду отставить огонь, ее передали в полк, а мы вошли в деревню. Когда вошли, оказалось, что эту команду в полк не передали, и мы попали под огонь своих минометов. Я бросился с дороги в канаву, вжался в землю, автоматом прикрыл голову. Слышу, под моим животом ворочается чья-то голова, поворочалась и успокоилась. Думал: кого-то убило. Когда все кончилось, и мы поднялись, оказалось, что лежал я на комбате. Опять он на меня посмотрел как на достойного ординарца: прикрыл, мол, командира собственным телом. А я смутился, стыдно мне стало, ведь не специально я его закрыл, просто так случилось. В этом обстреле маленький осколок отбил у моего ППШ целик. Я, бросив свой автомат на повозку, взял оттуда новый, видно, какого-то раненого — вороненый, совсем целехонький. Проверил только патроны в круглом магазине и подходит ли диск от моего автомата. Все сошлось нормально, но надо было, как оказалось впоследствии, посмотреть внимательней.

Потолкались мы в этой деревне пару часов, а потом вышли и почти походной колонной двинулись по дороге. Впереди комбат, оба заместителя, адъютант и старшина. Тут же с десяток солдат из связных и я между ними. Шли по шоссе несколько километров, потом резко свернули влево на проселок и стали подниматься вгору. Не крутой, но длинный подъем, километра два, а потом вошли в лес, пошли по просеке. Слева был старый красивый лес, по правую сторону — молодые сосенки, жиденькая полоска не более пятидесяти метров, через которую хорошо проглядывалось поле, а за ним вдалеке опять лес. Из офицерских разговоров я знал, что должны мы выйти на железную дорогу и вдоль нее занять оборону, окопаться.

Вдруг не более чем в двадцати метрах от нас из окопа прямо на просеку выскочили два немца в длинных тулупах и бросились бежать. Один сбросил тулуп и мгновенно скрылся в молодых сосенках, никто не успел даже выстрелить, а второй продолжал бежать в тулупе. Видно испугался, а проснуться толком еще не успел. Мы с одним солдатом догнали его в несколько прыжков. Подвели к начальству, обыскали. В карманах две итальянских гранаты и сумка с запасными магазинами к автомату. Два автомата нашли в окопе.

Оказалось, что их рота прибыла на прикрытие железной дороги и именно в то место, куда мы шли. Но их ротный решил дать солдатам отдохнуть, уложив спать в лесничестве, видневшемся через редколесье, и выставил охранение, которое уснуло. История старая и очень поучительная.

Комбат оценил ситуацию мгновенно. Последовала команда, и тут же роты залегли в молодняке, а за спиной у нас развернули четыре миномета. В лесу их поставить было нельзя, маленькая полянка не вмещала больше. Комбат лежал в цепи вместе со всеми справа от меня и чуть на метр впереди. Слева от меня лежал немец, которого мне поручили стеречь. Комбат повернулся ко мне, взял автомат и передал по цепи, чтобы без его команды огня не открывали. А удравший немец уже поднял тревогу. Мы видели, как из лесничества выскакивали немцы и уже разворачивались двумя цепями, охватывая полукольцом то место, где мы находились. Комбат выпустил их ровно на середину разделявшего нас поля и скомандовал: «Огонь», поставив ППШ на автоматическую стрельбу. Ударили минометы и автоматы. Только мой автомат в руках моего начальника пискнул одним патроном. Он тут же открыл затворную коробку, и я увидел, что она забита грязью. Комбат вытащил круглый диск и, полуобернувшись, метнул его в меня. Я отклонился и диск ударил в правое плечо пленного немца. Тот почему-то виновато улыбнулся. Комбат зло выругался.

Немцы все остались на середине поля. Это был умелый удар батальона, организованный опытным командиром. Народ наш преобразился; усталость и сонливость как рукой сняло. Все повеселели, громко разговаривали, и расправленные плечи солдат говорили об уверенности в себе, о вере в командира. Мне было грустно и стыдно. Я тащился в стороне уже с разобранным, почищенным и смазанным автоматом, приглядывая за пленным.

Пришли к железной дороге, пересекли ее в длинной прорези, стали окапываться. Комбат подошел ко мне и нарочито сердитым голосом приказал вырыть Г-образный окоп ему и радисту. Мне показалось, он проверяет меня, мой характер, реакцию. Я сказал ему, что нелепость с автоматом — случайность, что больше такого не будет. Он ответил, что такая случайность в другой обстановке может дорого обойтись, а потом уже шутя добавил: «Выроешь окоп быстро — все прощу». И пошел вдоль цепи. Я взял у кого-то лопату, дал ее пленному, расчертил контуры окопа и показал из кармана шинели рукоятку вальтера. Немец взялся за работу, грунт был песчаный и через полчаса он углубился в него по пояс, а я малой лопаткой укладывал бруствер. Поднял глаза и в нескольких десятках метров увидел комбата. Он стоял с замполитом и весело хохотал, глядя на неистовые старания пленного. Вокруг стояла тишина, и казалось, что мы находимся где-то на учениях. Когда окопались, стали кушать. И в этот момент увидели, что по шпалам к нам идут четыре раненых немца с поднятыми руками, таща друг друга. Их допросили и узнали, что они из той группы, которая должна была прикрывать железную дорогу, на которой мы уже сидели. Из их роты осталось в живых всего шесть человек. Два здоровых ушли в тыл, а эти четверо смогли дойти лишь до нас. Прибавив к ним нашего пленного, комбат отправил их на шоссе в сопровождении двух солдат.