Поздняя осень (романы) - [91]

Сразу возник вопрос: как теперь поступить, написать ему? Разве он смог бы выразить в словах все, что чувствовал! Кроме того, письмо может потеряться в дороге или задержаться… О том, чтобы явиться прямо к нему домой незваным гостем, тоже не могло быть и речи — свалиться как снег на голову!.. Захочет ли он вообще видеть его?..

Штефан решил вначале найти номер его служебного телефона, это было легче, ведь речь шла о большой стройке. Снова начались волнения, поиски, ожидание…

Наконец Штефан узнал его служебный телефон. Он взял увольнительную и пришел на главный переговорный пункт. Позвонил. Сердце его сжималось, кровь ударяла в виски… Как начать, что ему сказать? Прямо сказать обо всем не хватало смелости. Он лихорадочно искал предлог, чтобы попросить у отца номер домашнего телефона, не может же он говорить о глубоко личном, касающемся только их двоих, если отец находится на работе, среди коллег, людей посторонних.

— Мы с вами когда-то вместе работали на стройке, — представился он, выдумав на ходу какое-то имя. — Видите ли, у меня неприятности… Несчастный случай… Не могли бы вы дать мне номер вашего домашнего телефона? Я бы мог позвонить вам вечером и все объяснить. Может быть, вы сумеете мне помочь. Я теперь работаю в конструкторском бюро в Бухаресте…

Штефан говорил быстро, не давая собеседнику времени на размышление. Он боялся вопросов и себя самого, боялся, как бы не растеряться, не потерять голос, его трясло, голос был сдавленный, он чувствовал, как у него сжимается горло.

— Я вас не помню, — услышал он в ответ. Обычный голос. Ничего особенного в нем не было.

Он вслушивался в этот голос, пытаясь уловить какие-то особые нотки теплоты и сердечности, но — ничего…

— Я давно уже уехал из Ботошани, — продолжал врать Штефан. — Я все расскажу вам вечером…

И он записал номер телефона.

Итак, был сделан первый шаг. Теперь предстояло самое главное — открыться родному отцу.

Дождавшись конца рабочего дня, Штефан не пошел домой, а отправился бродить по улицам.

Конечно, родителям он ничего писать не будет, ведь для них это был бы болезненный удар. «Чего тебе не хватало в нашем доме, сынок? — мог бы спросить его отчим с искренним недоумением. — Разве тебя не любили?»

В последнее время у отчима побаливало сердце, и такого рода сообщение могло его убить. Он никогда не делал различий между детьми, любил их всех одинаково. Это было его идеалом в жизни — сплоченная семья…

Штефан прикинул, сколько времени понадобится инженеру Драгомиру, чтобы вернуться домой, поужинать и отдохнуть. Подождав, он направился к телефонной станции. Его сковывал и одновременно раздражал страх. Он вообще был не по-мужски робок, застенчив и, чтобы скрыть это, временами грубил. Он понимал, что это не лучший выход, но ничего не мог с собой сделать.

Штефан заказал разговор на неограниченное время: не хотелось отвлекаться на опускание жетонов, а сколько времени ему вообще понадобится, он не знал. С Ботошани соединили скорее, чем он ожидал. К телефону подошел сам инженер. Штефан представился. На этот раз Драгомир резко прервал его:

— Я не знаю, кто вы и что вы от меня хотите! Вы обманули меня, утверждая, что работали в моем бюро. Вы вообще здесь никогда не работали. Я проверил по своим ведомостям — вашей фамилии нет нигде…

Он замолчал — вероятно, ждал возражений. Но в трубке было молчание.

— Алло! — крикнул рассерженный инженер. — Почему вы не отвечаете? Если вы не будете говорить, я повешу трубку!..

И Штефан испугался. Он будто внезапно очнулся.

— Да, я обманул вас, — признался он. Голос вдруг стал грубым, резким. — Не вешайте трубку, от меня вы так просто не отделаетесь, — закончил он почти угрожающе.

Инженер заколебался.

— Хорошо, — сказал он сдержанно, — я вас слушаю. При одном условии: скажите, кто вы такой и что вам от меня нужно.

— Ладно, — обещал Штефан все так же грубо, — но я тоже поставлю вам условие: что бы я ни сказал, не вешайте трубку… Я все равно вас найду и не оставлю в покое.

— Я слушаю, — последовало согласие.

Штефан тяжело дышал, опираясь плечами на металлическую стенку кабины, и говорил медленно, напряженно вслушиваясь, чтобы уловить малейшие нюансы реакции, которая могла бы последовать в ответ.

— Мое имя… Штефан Лунгу, — с трудом выговорил он. — Не знаю, говорит ли оно вам о чем-нибудь…

Он замолчал, потому что услышал в трубке странный шум, что-то похожее на стук упавшего тела.

— Алло, — закричал он, — алло!..

Ему никто не отвечал. Слышались только приглушенные звуки какого-то волнения в доме. Он слушал, недоумевая, и ждал. Он не собирался вешать трубку, не для этого он начал этот разговор, о котором так долго мечтал.

И вдруг в трубке раздался женский голос. Женщина почти в отчаянии кричала:

— Ты кто такой, чего ты от нас хочешь?! Что ты сказал моему мужу? Ему плохо стало!

Он назвал и ей свое имя и вдруг выпалил:

— Я его сын! Вы не знали, что у него есть еще один ребенок?

— Конечно знала, как не знать! — сказала она удивленно и с нотками радости. — Значит, ты узнал обо всем? Дорогой мой, как я рада тебя слышать, — продолжала она чуть не плача. — А где же ты сейчас? Приходи к нам!