Поздняя осень (романы) - [82]

В такие мучительные ночи Кристиана уже не ждала рассвета. Наоборот, ей хотелось, чтобы темнота держалась как можно дольше, ей казалось, что только темнота может защитить ее, уберечь, удержать подальше от злых вестей.

Эта пытка длилась до утра, пока не раздавались торопливые шаги Думитру, она их узнавала своим чутким слухом, когда он проходил под самым окном. Она отбрасывала одеяло, выпрыгивала из постели и мчалась к двери, быстро отпирала замок и широко ее распахивала, не в состоянии сделать больше ни шагу, не зная, радоваться или ругать его… Он обнимал ее, вел к постели, ласково упрекая: «Ты уже не ребенок, должна понимать… Я не всегда могу сообщить тебе, бывают разные обстоятельства… Здесь все иначе, иногда необходимость остаться в части появляется неожиданно. Понимаешь, возникают самые разные проблемы… Я же рассказывал тебе, и не один раз!..»

Кристиана постепенно приходила в себя, жалела о проявленной слабости. Думитру был прав, она все преувеличивала. Она клялась, что это больше не повторится, что теперь она все поняла и при случае докажет это. «Ну, случаев будет сколько угодно», — пообещал он. Потом он ложился возле нее, промерзший как льдышка, от усталости иногда забывая потушить лампу. Он спал не раздеваясь, засыпал, едва донеся голову до подушки. Кристиана осторожно, чтобы не разбудить его, вставала и гасила лампу. Потом быстро возвращалась, чтобы согреть его и покараулить этот глубокий, но недолгий сон — он спал не больше часа или двух и снова должен был идти в часть.

… А еще случилось тогда такое. Он не смог ей сообщить, что придет поздно. Но она знала, что они начали копать новый колодец, большего размера, откуда намеревались поднимать воду в водонапорную башню. Старый колодец уже почти высох, и электронасосы ничего не могли выкачать. Резервуар был почти пуст, на верхние этажи не доходило ни капли. А если утром работало восемь умывальников для почти двухсот людей, то умыться могло самое большее человек сорок — пятьдесят. Они залили в башню несколько бочек воды, но это был временный выход из положения.

Думитру нашел выход, который одобрило и командование. Они начали копать новый колодец. Занимался этим его взвод, и Думитру часто оставался в части допоздна. Когда совсем темнело, они работали при свете фар двух танков.

В тот раз Кристиана тоже думала, что он задержался из-за колодца, и ждала его, снова и снова разогревая еду. Когда она поняла, что причина задержки, наверное, другая, она все равно продолжала его ждать, но уже в ином настроении… С тем же страхом и дурными мыслями, несмотря на все свои обещания, которые она столько раз давала… Но Думитру не вернулся и к утру, как обычно это бывало.

Как только в части началось дневное движение, он прислал старшину Беньямина из санитарного пункта сказать, что с ним ничего не случилось, чтобы она не пугалась, что он вернется сразу же после того, как выполнит программу. Но Беньямин сказал ей по секрету, что «товарищ лейтенант свалился от усталости, все хочет успеть сам и слишком уж во все душу вкладывает».

И еще вспомнилось… Дело шло к октябрю. Быстро темнело. Она слушала, как песок бился о фанерную крышу и ударял в оконные стекла… И внезапно увидела Думитру, возвращавшегося из части. Узнать его было трудно: осунувшийся, обессиленный, с глазами, красными от недосыпания. Почти двое суток он не спал, был измучен, но главное было другое: он был сломлен, потерял уверенность в себе.

— Что с тобой?.. — едва смогла прошептать Кристиана, потрясенная его видом.

— Оставь меня, прошу тебя. Я расскажу тебе в другой раз, сейчас не могу… — попросил он.

— Что-то серьезное?.. — испугалась она еще больше.

Он кивнул.

— Что может быть серьезнее, чем человеческая жизнь?! — сказал он как бы в ответ своим мыслям.

— Не мучай меня! — не выдержала она. — Это касается тебя лично?

— Все, что происходит в моем взводе, касается меня лично! Когда ты это поймешь наконец? — ответил он с явным раздражением. Помолчав, сказал тихо, не глядя на нее: — Один мой солдат застрелился…

Кристиана больше ничего не спрашивала. По мере того как она возвращалась к нормальному состоянию из того оцепенения, в которое впала вначале, перед ней вырисовывался истинный масштаб происшедшего несчастья. Она с трудом удержалась, чтобы не задать мучившие ее вопросы: «Почему?.. Когда, как?.. А родители?..» И снова: «Он в больнице?.. Ничего нельзя сделать?» И опять: «Неужели его нельзя спасти?..»

Несколько часов подряд Думитру оставался неподвижен. Он сидел на стуле, глядя в одну точку, угнетенный своими мыслями, закуривая одну сигарету за другой… Не слышал он и робких слов Кристианы, обращенных к нему: «Я разогрела поесть…», или: «Тебе нужно бы прилечь, ты устал».

Он не притронулся к еде. И не спал всю ночь. Она тоже не спала. Ждала, когда он прервет это ужасное молчание, знала, что рано или поздно он все расскажет. Так и случилось.

— Это ужасно, — внезапно произнес Думитру, будто продолжая начатый разговор. — Я разговаривал с ним, прежде чем войти в дежурку, за несколько минут до… — Он остановился, потому что не мог выговорить это ужасное слово, для нее почти нереальное. — Ты понимаешь, я последний, с кем он разговаривал. Последний… Если бы я только понял, если бы я заметил в нем что-то, что меня насторожило бы, что ли, если бы было что-нибудь подозрительное, что-нибудь неестественное в поведении, в голосе, я бы мог помешать ему, остановить… Я бы мог спасти его, ты понимаешь!..