Поздний развод - [144]

– Они всегда показывают восемь, – сказал Гадди. В эту минуту он выглядел очень оживленным. Оглядываясь вокруг, он, похоже, что-то высматривал, то и дело ковыряя носком ботинка слежалую грязь. Внезапно он наклонился к земле и выковырял большой красивый кусок мрамора, который он положил себе в карман.

– Вот это находка! – пробормотал он, слегка задыхаясь.

Он стоял и озирался, не узнавая так хорошо знакомое ему место, такое сейчас тихое. Он чувствовал себя дома. В одном из углов школьного двора высилось нечто вроде небольшой платформы. Это был простой обломок камня, и вот на него-то он и запрыгнул, начав важно на нем вышагивать.

– А где твой класс? – спросил я его.

Он показал – где, и после нескольких безуспешных попыток проникнуть внутрь здания через какую-нибудь из закрытых дверей мы нашли такую – с обратной стороны фасада, которая поддалась нашим усилиям. Протиснувшись внутрь, мы оказались в школьном коридоре, стены которого были сплошь увешаны портретами национальных героев, букетиками сухих цветов, плакатами и цитатами из Библии, а также огромной картой Государства Израиль после Шестидневной войны, страны, которая непрерывно сражалась за право называться страной. Пропитавший все запах бананового пюре – неистребимый атрибут начальной школы. Я не переступал порога подобных заведений с тех пор, как мои собственные дети подросли. Я начал рассказывать Гадди, что в свое время я тоже был учителем, но учил не детей, а тех, кто, став учителями, учил учиться других. Он кивал, довольный услышанным, а сам тем временем вел меня к лестнице на втором этаже к своему классу, дверь в который была, к его огорчению, как и все остальные, наглухо закрыта. Сквозь стекло можно было различить парты и стулья, расставленные вдоль стен. Затем он повел меня обратно во двор, дергая на ходу все двери подряд. Ярко светило солнце. Жалюзи на окнах домов, протянувшихся вдоль улицы, были еще опущены. Он снова радостно запрыгнул на каменную платформу, красивый и здоровый, увлеченно говоря что-то самому себе, играя то ли в директора школы, то ли в кого-то из учителей. Издалека мне видно было, как скользили по его лицу солнечные лучи, в свете которых он был похож на несколько перекормленного кабана.

– Кто у вас директор школы? – спросил я, когда он присоединился ко мне.

– У нас не директор, а директриса, – пробурчал он несколько смущенно.

– Сердце тебя больше не беспокоит?

– Нет. – Он сказал это, не задумываясь. Мы оставили школьный двор, и он предложил мне посмотреть на детский сад, в который он ходил до школы. И мы снова пошли по улице, но уже вверх, пока не подошли к маленькому каменному строению, прилепившемуся к одной стороне оврага, прямо на склоне. Ко входу вели грубые каменные ступени. Он поскакал по ним вниз, через игровую площадку с ее качелями и песочницей, и, добравшись до входа, толкнул дверь. Она не была закрыта. Я последовал за ним.

– Там кто-то есть, – прошептал он.

Мы вошли и двинулись на звуки голосов, обнаружив, что детский сад превратился во временную синагогу.

– Прошу нас извинить, – сказал я, обращаясь к небольшой группе мужчин, которые находились внутри, натягивая поперек помещения толстую веревку, призванную отделить мужскую половину от женской.

– Пожалуйста, пожалуйста, входите, – сказал один из них. – Теперь как раз будет миньян[13], и мы сможем начать службу.

– Нет, нет, – сказал я заикаясь. – Мы вовсе не собирались… Мой внук только хотел показать мне свой бывший детский сад… Мы просто заглянули… и для службы у нас ничего с собою нет…

Но они вовсе не собирались отпускать нас, у них нашлось для нас все необходимое, из шкафчика с игрушками они достали все, что нужно для молитвы: новенький, еще с этикеткой таллит, и молитвенник, и кипы.

– Проходите и присядьте, если вы устали. Мы впервые проводим здесь службу. Муниципалитет разрешил нам расположиться здесь на время праздников… Все это сделано по просьбе соседей… Мы вот-вот начнем…

Я бросил взгляд на Гадди, который с нескрываемым любопытством наблюдал за превращением его детского сада в синагогу.

– Не хочешь ли ты ненадолго задержаться и поглядеть на службу? И посещал ли ты синагогу когда-нибудь раньше?

– Нет.

– Твой отец никогда не брал тебя с собой?

– Нет.

– Тогда давай посидим немного. Заодно и отдохнем. Который час?

Мы сидели на крошечных стульчиках. Четверо (или пятеро) молодых людей готовили помещение, устанавливая стулья рядами, превращая кукольный шкаф в некое подобие ковчега Завета, а Тору, которую они извлекли из картонного ящика, поместили внутрь, после чего сымпровизировали возвышение для кантора, весело подшучивая над тем, как они переоборудовали оккупированный ими детский сад, в то время как молодой и энергичный рабби с английским акцентом дирижировал ими. Кто-то грохнул в тарелки. Годами я не утруждал себя посещением синагоги, живя в Израиле. И вот оказался сейчас здесь, среди молодежи, которая выглядела совсем не как ультраортодоксальная, несмотря на кипы, которые все время норовили съехать у них с головы, сижу и смотрю на эту молодежь и не нахожу в этой ситуации ничего особенного.