Позабытые острова - [38]

Под звуки военного марша (в исполнении сиплого граммофона) мы во главе с епископом вступили на главную площадь и выстроились лицом к флагштоку. Впереди стоял епископ, за ним монахини, дальше вождь, маркизцы и все мы. Солнце жгло нещадно, и большинство местных жителей не меньше меня томилось в праздничных нарядах: тщательно отутюженных брюках, длинных белых платьях… Но вот под звуки фанфары взвился флаг, и мы натянули «Марсельезу». Как ни странно, все знали слова, но в маркизском произношении получалось примерно вот что:

Аро̀, аро̀, афа̀ те ра пати́,

Те хор те ра коар етаривѐ…

…Ота̀ме титоаѐне

Фоме во патахо̀н…[35]

Однако никто не улыбался. Кончив петь, прокричали «ура», потом опять зазвучал марш. Дальше выступил с речью епископ. Как и подобает, он углубился в дебри истории. Чтобы основательно анализировать события, которые привели к Французской революции, оратор начал с древних галлов. Когда он дошел до Людовика XIV, у меня закружилась голова и зарябило в глазах; я вынужден был укрыться под деревом, стоящим на краю площади. Придя и себя, я вернулся в строй. В это время уже говорил жандарм, который не менее добросовестно излагал историю своего сословия. Пришлось еще раз отлеживаться под деревом. За жандармом настала очередь вождя, он повторил на маркизском диалекте все сказанное до него и от себя добавил кое-что о второй мировой войне и атомной бомбе. После него выступали вожди долин; последним взял слово художник. Он посвятил свою речь современному положению, даже крикнул «ура» де Голлю, но, кажется, некстати, потому что его быстро остановили. Мне казалось, что мой мозг кипит, бурлит, расплавленный солнечными лучами… Когда церемонии кончилась, я облегченно вздохнул: наконец-то можно будет уйти.

По не тут-то было. Предстояло концертное отделение, и меня в числе прочих почетных гостей пригласили на трибуну. Повеселел я только, когда вождь объявил маркизский танец рари: теперь редко увидишь старинные пляски.

Перед трибуной в три колонны выстроились исполнители. Среднюю колонну составляли женщины. Одетые в белое танцоры больше всего напоминали конфирмантов. Платья и брюки они не снимали, видимо, не хотели огорчать епископа. Нe щадя оборочек и складок, все сели на землю, скрестив ноги. Но знаку вождя женщины завели грустную мелодичную песню. Мужчины, сидя вполоборота к женщинам, не пели, только аккомпанировали ритмичным сопением. Вот женщины начали покачиваться из стороны в сторону, их руки плавно извивались в воздухе; мужчины вращали торсом. Вождь бегал между рядами и, помогая себе жестами, кричал: «Мы едем, едем!» Я догадался, что артисты изображают отходящее от берега судно. Скупая мимика женщин передавала их горе. Мужчины подражали движениям штурвального.

— Они вспоминают последнюю инспекционную поездку епископа по островам, — шепнул мне на ухо жандарм.

Но почему такая печаль? Или это жители островов выражают горе и раскаяние по поводу своих грехов? Новая пантомима… Ага, это епископ сходит на берег, встречаемый населением: женщины почтительно склонили головы, мужчины изображают рукопожатие. Грустное пение продолжалось. Представление было красивым и выразительным, но ему не хватало жизни, непринужденности.

Впрочем, скоро появилось и то и другое! Стоило удалиться епископу, монахиням и жандарму, как праздник принял совсем иной характер. Пошли по кругу бутылки, с вином. Двое мужчин принесли жестяные банки и забарабанили по ним ладонями. И вот уже участники праздника разбились по парам в пылком танце, очень распространенном и популярном на островах Полинезии. Движения простые, но требуют гибкости и большой тренировки.

Женщина выбегает на площадку и ритмично вращает бедрами, руки ее делают призывные движения, ноги быстро-быстро переступают на месте. Иногда танцовщица! делает несколько шагов в сторону, кружится. Главная роль в этом танце отведена бедрам и глазам. Чем энергичнее движутся бедра, тем быстрее вращаются и глаза исполнительницы. Время от времени она вызывающим взглядом обводит сидящих в кругу мужчин, которые аккомпанируют, хлопая в ладоши.

Но вот от толпы зрителей отделяется мужчина, становится лицом к лицу с женщиной и начинает повторять ее движения. За ним другой, третий, уже несколько человек кружатся около нее, поочередно выступая партнерами, но никто не касается танцовщицы. Идет своего рода состязание за ее благосклонность, и темп все нарастает! Кое-кому становится не под силу поспевать, они отходят в сторону; оставшиеся танцуют все быстрее, быстрее. Жестами, мимикой женщина дает понять, кто достоин продолжать танец, и остается только один, самый искусный. Темп движения невероятный, танцоры точно бьются в экстазе. Внезапно музыка смолкает, и исполнители без сил падают на землю.

У этого танца есть варианты — в нем, например, могут] участвовать сразу несколько женщин и около каждой группируются мужчины. Так было и теперь. Европейское платье давно измялось и загрязнилось, и танцоры сменили его на набедренные повязки и лубяные юбочки. Несколько человек принесли обтянутый акульей кожей деревянный барабан; ритмичный стук сразу стал громче.