Позабытые острова - [18]

Говоря «нас обрадовало», я, конечно, исключаю Ларри. Он не только утратил всякий интерес к Маркизским островам, но даже проникся отвращением к ним. Забившись в угол душной каюты, Ларри упорно отказывался встать и выйти на палубу. Кажется, дело было не только в морской болезни — он боялся хоть на миг отвернуться от своих драгоценных пленок. Чтобы предохранить пленки от сырости, Ларри засунул их в огромную жестяную банку с рисом, а сам лег сверху. Особенно недоверчиво относился он к коку, подозревая его — возможно, не без оснований — в намерении приготовить из содержимого банки плов а-ля Кодак.

Зато художник, как и мы, отдавал предпочтение палубе. Он явно успел оправиться от разочарования, которое мы испытали в Ваитаху: пел, жестикулировал, без умолку говорил, предвкушая прелести Фату-Хивы. А остров уже надвигался темной скалистой громадой, похожий на те, которые мы видели раньше. И залив, где мы бросили якорь, был таким же, как прежние, разве чуть поменьше.

«Залив Девственниц» — прочли мы на морской карте. Я решил было, что название ироническое, придуманное каким-нибудь миссионером, который вотще пытался внушить местным женщинам седьмую заповедь. Но от капитана я услышал иное объяснение. Показывая на огромные каменные столбы, окаймляющие залив, он спросил меня: «Не правда ли, удивительно похожи на статуи Девы Марии?» Сколько я ни всматривался, никакого сходства найти не мог, но, прежде чем я успел обратиться за дополнительными разъяснениями, раздался чей-то радостный голос:

— Bonjour, monsieur! К вашим услугам. Извините, что помешал. Разрешите представиться: Альфред Рабуз. Восхищен знакомством. Enchanté![26] Какая радость, что вы нас навестили.

— Привет, Альфред! — небрежно бросил в ответ капп тан.

Я счел, однако, нужным ответить вежливостью на вежливость. В этом соревновании француз легко меня победил, и успех настолько его обрадовал, что он предложил мне называть его по примеру других просто Альфредом.

Это был симпатичный пожилой человек, худощавый, с роскошными усами, седой. На нем был легкий костюм защитного цвета и тропический шлем. А жестикулировал он еще более бурно, чем художник.

— Я живу в соседней долине Омоа. Вы можете поселиться у меня, я буду очень рад. У меня много копры, так что шхуна простоит долго. Если желаете, можете тотчас пройти в Омоа. Через горы ведет отличная дорога, я пошлю с вами проводника. Сам я, к сожалению, должен заняться делами здесь, а шхуна раньше завтрашнего дня в Омоа не пойдет. Вам будет лучше в моем доме, чем на борту или и Ханававе, — так называется здешняя долина по-маркизски.

Он подозвал какого-то паренька, пожал нам руки и попрощался.

Жизнь на борту шхуны и впрямь приелась нам — Марии-Терезе, художнику и мне. И мы с удовольствием спустились в шлюпку. Только Ларри но захотел слезть со своей банки.

Деревня в долине Ханававе выглядела ничуть не чище и не приветливее Ваитаху, но встречные островитяне охотно здоровались и улыбались нам. Мы даже возомнили, что наконец-то обрели свой счастливый остров. А ведь они, скорее всего, приветствовали не нас, а нашего проводника.

Миновав последние лачуги, мы вскоре очутились перед крутым, как стена, горным склоном. Я уже спрашивал себя, как тут перебраться без альпинистской веревки и специальной обуви; вдруг стена раздалась, и через узкий проход мы проникли в живописную долину.

— Шангри-Ла![27] — воскликнул художник.

В этой долине поселков не было, но нам попадались занятые своими делами островитяне. Мужчины ходили сюда собирать плоды, женщины стирали белье в стремительном ручье. Несколько человек купались, а возле большой заводи сидела на камне, болтая ногами в воде, молодая красавица, облаченная лишь в набедренную повязку.

— О-ля-ля! — воскликнул художник. — Скажите, вас кто-нибудь писал раньше?

Художник тотчас расставил свой мольберт, забыв о нас. Мы несколько раз оглядывались — он весь ушел в творчество, а красавица продолжала болтать ногами в ручье.

Тропа была широкая и удобная, но поднималась довольно круто, и вскоре мы очутились на гребне, с которого во все стороны открывался отличный вид. Прохладный пассат нежно гладил нам волосы, и мы восхищенно любовались каменным великолепием кратера и синим океаном. Впервые мы ощутили неподдельное расположение к Маркизским островам. Час-другой ходьбы — и снова вниз; но узкой тропке мы вдоль прибрежных скал спустились в Долину Омоа. Под конец спуск стал настолько крут, что мы последовали примеру нашего проводника: пустились бежать и финишировали, словно спринтеры, на берегу изогнувшегося дугой залива.

Зрелище, которое предстало нашим глазам, было настолько неожиданным, что мы просто обомлели. Под сенью развесистого дерева таману тучный монах в черной сутане играл в настольный теннис с темноволосым мальчуганом. Мальчику было от силы семь-восемь лет, он только-только дорос до стола, но играл удивительно уверенно, заставляя вспотевшего противника метаться из стороны в сторону.

Мы никак не ожидали встретить в Омоа монаха, увлекающегося настольным теннисом. В свою очередь, он тоже вряд ли привык к тому, чтобы с гор кубарем скатывались женщины и бородатые мужчины в шортах. Но вот прошло первое замешательство и мы представились друг другу. Патер Альберт оказался весьма достойным человеком. После того как мы переоделись и немного отдохнули в доме нашего хозяина, патер пришел рассказать нам о жизни в долине.