Поющий на рассвете - [3]

— Ты такой каваи-и-и, — протянул Идзуо, зная, как бесит его нарочитое употребление родных обращений, словечек, приветствий всех вокруг.

В академии ее студенты и профессора предпочитали использовать всеобщий язык и обезличенные обращения. Были свои братства, объединяющие выходцев из одного мира или расы. Внутри них предпочитали придерживаться правил и обычаев мира или расы. Идзуо нарочно выделялся среди всех, носил кимоно и деревянные сандалии вместо формы. И присматривался к тем, кто поступал так же.

— Я не ужасный, — буркнули из душа.

— Я не сказал «коваи», я назвал тебя «каваи», это значит «милый», — рассмеялся Идзуо, не торопясь вытираться и покидать ванную, рассматривая через запотевшее стекло душевой кабинки мощное, поросшее густым, курчавым каштановым волосом тело, еще недавно дарившее ему такое наслаждение. Хвост непроизвольно снова скользнул в сторону. Идзуо подумал, выдержит ли еще один марафон, насаженный на толстую дубину минотавра, тряхнул длинными волосами и решил, что можно попробовать. В конце концов, у него секса не было уже неделю.

Менедем вышел из кабинки, посмотрел на лиса.

— Надо тебя чем-то угостить.

— И я даже знаю, чем, — усмехнулся тот, ловя длинными руками его бедра и сдергивая с них полотенце. — Ты же не думал, что мне хватит одного раза?

— А что, ты еще хочешь? — уточнил минотавр. — Похотливый лисеныш…

— О, еще какой. Так что, м-м-м, порадуешь? — Идзуо, не отводя взгляда, опустился на колени и высунул длинный язык, обвивая им член минотавра, как будто у него во рту росла темно-алая змейка.

Минотавр порадовать согласился сразу же, он вообще был не прочь покувыркаться с этим пушистохвостым еще пару раз за сегодня. Смотреть на то, как исчезает в зубастой, не совсем человекообразной пасти собственный член, было несколько волнующе. И удивительно: размерами боги Менедема не обидели, скорей уж наоборот, но Идзуо умудрился насадиться горлом на него, да так, что губы ткнулись в густую курчавую поросль в паху. Он уже стоял, цепляясь когтистыми пальцами за бедра минотавра, и тот подумал, что был бы совсем не против увидеть еще кого-то позади Идзуо. Представлять его насаженным на два члена с обоих концов было безумно. Впрочем, пока что они были вдвоем, это было ничуть не менее волнительно. Соседи опять застучали в стены и потолок кто чем мог, когда Менедем поощряюще застонал. Гладкие, словно грива ночной кобылы, волосы, в которые он запустил свои ручищи, растрепались, в зеркало он видел, как поблескивает влагой все еще приоткрытый после прошлого раза анус под отведенным в сторону хвостом и покачивается поджимающаяся гладкая мошонка между стройных ног. Длины рук и гибкости ему хватило, чтобы, упершись спиной в стену, наклониться и загнать под этот серебристый, с черной кисточкой на конце, хвост два пальца, заставляя подавшегося назад лиса снова насаживаться на его член.

Кто получил за сегодня удовольствия больше, сказать было трудно, вымотались оба одинаково. Идзуо не стоял на ногах, так что позволил Менедему выкупать себя, вытереть и отнести на кровать, перестеленную прислуживающими духами.

— Никуда не пойду, — заплетающимся языком пробормотал он.

— Ладно, — минотавр рассчитывал на утренний секс перед занятиями.

Китсуне, не долго думая, забрался на него и с непринужденным изяществом растянулся, словно кот на ветке, засыпая. Менедем с удивлением посмотрел на него, но потом решил, что ничего отлежать ему лис не успеет.

В академии было всего три представителя этого мира. И только один из них — белый. Двое остальных — юноша и девушка — совершенно явно считали Идзуо своим господином, заискивали и старались предугадать каждое желание, слово и жест. Тот же не ставил их потуги и в медный обол, отмахивался и старался остаться один. Его совершенно явно аристократические замашки презабавно сочетались с похотливостью, мнимой открытостью и веселостью. У шкатулки по имени Идзуо было даже не двойное дно, а Аид знает сколько секретов. Менедему было любопытно посмотреть, что этот лис таит, но времени не было — еще столько секций библиотеки не прочитано. Покувыркаться с ним было приятно, но позволять втереться в свой ближний круг? Ни за что. Тем более что ближнего круга у него, опального принца, одиночки и тупицы, считай, не было. А любовники в душу не допускались. Пускай все так и остается. Ничего большего никто не заслуживает. Главное, сыграть достоверно и убедительно, чтобы отвадить и этого лиса. С этой мыслью Менедем заснул, прижав лиса покрепче к себе.

Леонт проснулся в медпункте. Он понял это сразу, даже узнал койку, не поворачивая головы, чтобы осмотреться: трещинка над нею была ему знакома до мельчайших подробностей. Он на этой койке оказывался с завидной периодичностью: то неловко выдернет перо из крыла и едва не истечет кровью, то попадет под ноги минотаврам, для которых низкорослый и хрупкий сирин — что тростинка. Минотавры, конечно, извинялись потом и сами отнесли его в медпункт, но провалялся Леонт тогда около недели, пока магия сращивала ребра и ключицу.

А что он здесь делает сегодня? Леонт сперва нахмурился, потом вспомнил и едва не завыл от нахлынувшего беспросветного отчаяния. Его видели таким… И теперь слухи по всей академии разнесутся… Что ему делать? Рука метнулась к шее, нащупала тонкий рубчик, оставшийся от царапины, но не нашла медальона. Не может быть, он потерял его?! Леонт вскочил и с облегчением, пригасившим даже отчаяние от грядущего позора, схватил медальон с прикроватного столика. Цепочка, конечно, порвана, но он может обратиться за помощью к кому-то из подгорного народа, еще немного денег у него есть.