Поющие пески - [6]

— Надо бы новые места обследовать, — сказал дядя Прохор. — Может, найдем и где вода сама наружу выходит.

— Хорошо сказать — обследовать. Не будешь же просто по пустыне ходить, нужен след какой–нибудь.

— След и есть.

— Какой?

— А Галины наблюдения.

— Галины? — удивился Павлик. — Какие наблюдения?

— Да ты же сам читал. Или позабыл? Насчет воды. В дневнике.

— Вот так новость! Мы же ее нашли! Тоже — открытие…

— Нашли, да неизвестно еще, то ли?

— То есть? — брони у Павлика полезли вверх.

— Та впадина, где мы воду нашли, к востоку отсюда?

— Ну?

— А птицы летят в западном направлении. В дневнике–то черным по белому. Значит, в прямо противоположном.

— Позволь, позволь… — Павлик смутился. Как же он не обратил внимание на это существенное обстоятельство?

— Там, где мы с тобой были, без веревки не больно напьешься, — заметил Прохор Иванович. — Птицы, небось, нашли место поудобнее. Ну–ка, давай расспросим Галю.

— Скажи, — приступил Павлик к девушке, — значит, ты считаешь, что к западу должна быть вода?

— Да, — твердо ответила Галя.

— Ну вот и пойдем ее отыскивать.

— Может быть, лучше подождать Полякова?

В тоне Гали было некоторое сомнение.

— Два дня бездействовать? Выдумала! Ты как смотришь, дядя Прохор?

Прохор Иванович заколебался. Бездействовать он тоже не любил.

— Ну что ж, — оказал он, наконец, — если толком, все как следует, — пошли! Компас есть — не заплутаемся.

ВСЛЕД ЗА БУЛЬДУРУКОМ

Время от времени они взбирались на песчаный бугор, чтобы оглядеться. До горизонта, сколько можно было видеть, лежали пески, желтые, равнодушные, утомительные в своем однообразии. Человек казался тут маленьким и беззащитным: даже ящерицы, и те выглядели по сравнению с ним ловкими и юркими. Это были привычные обитатели пустыни, сжившиеся с ней и отлично к ней приспособившиеся. Пришельцы же с трудом передвигали усталые ноги, задыхаясь от сухого, горячего воздуха.

Они вышли днем, и это, возможно, было ошибкой. Но ждать до следующего утра никто не захотел, а пустыню они еще очень мало знали.

Песок сегодня был особенно горячим, он жег даже сквозь голенище кирзового сапога. Очень утомляло то, что на него нельзя было твердо ставить ногу; вязкий и податливый, он растекался под ногами.

Но главное все же была жара. Даже воздух не выдерживал и словно старался уйти подальше от песков, поднимаясь от раскаленной пустыни прозрачными струями.

Дядя Прохор перестал вытирать пот со лба: это было бесполезно. Только изредка он проводил рукой по усам, придавая в эту минуту своему лицу выражение необычной для него суровости. Галя плелась позади, с лицом измученным и бледным. Павлик шагал сосредоточенно и с выдержкой, как настоящий командир. Но в нем не было того подъема, как вчера, когда они с Прохором Ивановичем совершали свою вылазку во впадину и после, счастливые, возвращались домой. То, что инициатива в этом путешествии принадлежала Гале, охлаждало как–то Павлика. Он никогда бы в этом не сознался, но в нем говорило самолюбие, уязвленное как удачным наблюдением Гали, так и собственным промахом.

Труднее всего подняться над ложным самолюбием, — это гора, на которую способен взойти не всякий. Павлик такого внутреннего, в самых глубинах души, подъема осилить не мог. К тому же он не доверял наблюдениям над птицами в таком не простом деле, как поиски воды.

«Вот, — думал он, оглядываясь на Галю, замыкающую их маленький отряд, — придумала эту свою западную сторону, а сама еле дышит… Рада бы, небось, сейчас домой, в лагерь, к своим ловушкам…»

Но когда Прохор Иванович спросил Галю, как она себя чувствует, девушка, к удивлению Павлика, ответила, немного смутясь, «ничего» и добавила:

— Да вы не думайте. Я просто так отстала…

Прохор Иванович поместил Галю между собой и Павликом, и они пошли опять месить пески под жарким солнцем.

Никаких признаков воды… До последней степени утомленные, путешественники с трудом поднялись на вершину очередного холма.

Отсюда открывался вид во все стороны. Куда ни посмотри, всюду виднелись все те же надоевшие пески.

— Ну, — сказал дядя Прохор, оглядывая повалившихся на землю Павлика и Галю, — что скажете?

— Возвращаться, — заявил Павлик.

Прохор Иванович повернул к нему свое круглое, усыпанное капельками пота, обветренное лицо.

— Бесполезно, — пояснил Павлик, пожимая узкими плечами. — Птицы могут и за сто километров летать…

Он снял сапог и рассматривал дырку в голенище.

— Так, — кротко заметил Прохор Иванович. — Ну, а ты, Галя?

Галя ответила не сразу. Она долго оглядывала пустыню, покусывая уголок своей косынки.

— Жалко, — сказала она наконец, — жалко возвращаться.

В ее голосе были и разочарование, и обида, и усталость, и досада на то, что приходилось отказываться от мечты, которую она лелеяла весь долгий путь и которая главным образом и поддерживала ее силы.

— Итти сейчас дальше мы не можем, — констатировал Прохор Иванович. — Это прямо надо сказать. — Он подумал. — Но вот возвращаться ли?

Павлик с недоумением взглянул на него.

— А что же еще?

— Ночевать.

— Здесь? Какой смысл?

Прохор Иванович ответил не сразу.

— Смысл–то есть, но только если действительно вода тут где–то рядом. Тогда смысл очень даже большой. Все устали, а нам еще итти в лагерь, а потом все равно снова сюда?