Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди - [3]

Маленький беленый вредоносный домик, в котором мы жили, расположен был в уголке долины по правую руку, если идешь на восток. Уж конечно, не мой отец и не кто-то из родственников построил этот дом именно там, и никогда уже не узнать нам, кто же – Бог, дьявол или человек, – изначально возвел эти корявые прогнившие стены из грязи и ила; но будь хоть сотня уголков в долине, в каждом из них непременно будет торчать маленький беленый домик, и ни об одном из них не известно, кто же его построил. Извечная судьба истинных ирландцев (если верить нетленным книгам) – жить в беленом домике в уголке долины по правую руку, если идешь на восток, и не иначе как по этой самой причине у меня и не было сколько-нибудь приличного обиталища с того самого мига, как я пришел в этот мир, а воистину ровно наоборот. Не говоря об убожестве самого дома, он еще вдобавок лепился на краешке скалы в самом опасном месте долины (хотя внизу, в долине, было полно прекрасных мест для дома), и всякий, кто беспечно распахивал дверь, не следя за тем, куда ставит ноги, рисковал тут же убиться по причине обрывистой местности.

В доме у нас не было никаких перегородок, охапки тростника были вместо крыши у нас над головой, и все тот же тростник служил нам постелью в задней части дома. С заходом солнца тростниковые постели расстилались по всему полу, и все в доме в молчании располагались на них. Вон там постель, в ней свинья. Вот тут другая, в ней люди. Еще одна большая постель, в ней старая тощая корова разлеглась во сне на левом боку, и ее дыхание сотрясает воздух посреди дома, а куры и котята спят в тени ее брюха; еще одна постель рядом с очагом, и в ней я.

Да, бедно жили люди в дни моей молодости, и если у кого было много скотины и птицы, то ночью в собственном доме ему было просто не повернуться. Увы, так всегда и было. Я часто слыхал, как Седой Старик рассказывал о лишениях и невзгодах прежней жизни.

“Было время, – рассказывал он, – когда у меня было две коровы, конь-тяжеловоз и скаковая лошадь, овцы, свиньи и другая мелкая скотинка. Домишко был тесный, и, честное слово, когда все мы укладывались спать, это был сумасшедший дом. Бабушка спала с коровами, а я спал один, вместе с конем; звали его Чарли, и это был спокойный и почтенный конь. Частенько овцы устраивали кутерьму, и нам редко удавалось сомкнуть глаза среди того меканья и блеянья, которое они поднимали. Однажды ночью мою бабушку пришибли и поранили, и неизвестно было, овцы ли, коровы ли тут виноваты, или она сама первая начала потасовку. Но на другую ночь к нам постучался благородный господин, школьный инспектор, который заблудился в тумане на болоте и забрел случайно в глубину долины. Он, должно быть, искал место, где отдохнуть и провести ночь, но когда он разглядел то, что можно было увидеть в слабом свете очага, он издал нечленораздельный звук изумления и застыл на пороге. Наконец он сказал:

– Не позор ли это, – сказал он, – валяться здесь в соседстве с дикими скотами, всем вместе вповалку в одной постели? До чего же постыдны, пагубны и противны природе ваши ночные порядки!

– Правда твоя, – сказал я в ответ благородному господину, – но, видит Бог, мы ничего не в силах поделать с тем затруднительным положением, в котором ты нас видишь. Погода стоит суровая, и надо защитить от бури каждую тварь, – все равно, две у нее ноги или четыре.

– Да неужто трудно вам построить небольшой загон снаружи, со стороны пастбища, – сказал благородный господин, – да расположить его подальше от дома?

– И впрямь нетрудно, – отвечал я.

То, что он сказал, повергло меня в величайшее изумление, поскольку самому мне было не выдумать не только ничего подобного, но и вообще никакой уловки, которая избавила бы нас от этой напасти – вечной давки в задней части дома. На другое утро мы собрали соседей и объяснили им очень подробно, какой совет дал нам благородный господин. Совет этот все одобрили, и не прошло и недели, как поблизости от дома у нас уже был построен прекрасный загон. Но увы, – человек предполагает, а Господь располагает. После того, как я сам, моя бабушка и двое моих братьев провели две ночи в загоне, мы так промокли, продрогли и промерзли, что удивительно еще, как все мы не отдали Богу душу, и у нас не оставалось другого выхода, как снова вернуться в дом и там вновь удобно и уютно расположиться среди скотины. Там мы с тех пор и оставались, – подобно любому другому бедному ирландцу в наших краях”.

Множество историй вроде этой рассказывал Седой Старик о прежних временах, и от него набрался я разума и мудрости, которыми обладаю теперь. Но что касается дома, где я родился в самом начале своей жизни, – если смотреть из его окон, оттуда открывался дивный вид. В доме было два маленьких окошка и между ними дверь. Если смотреть из окна по правую руку, перед тобой внизу расстилалась пустынная местность Росанн и Ги Дорь, с холмом Кнок Фола вдали и островом Тори в открытом море, который словно плыл, как огромный корабль, далеко-далеко, там, где небо сливалось с океаном. Если посмотреть из дверей, виден был запад графства Голуэй и скалы Коннемары, а дальше, в море, – Аранские острова с белоснежными домиками Килл Ронан, ясно и четко видными в летний день, если у тебя острое зрение. Из левого окна виден был самый большой из островов Бласкет, суровый и неприветливый, словно небывалый сказочный змей, разлегшийся на волнах. Дальше виднелся Дингл, с домами, тесно сгрудившимися вместе. Некогда было сказано, что ни один вид из окон в Ирландии