Поющая в репейнике - [8]

– Так что в следующий вторник, если обстоятельства будут благоприятны, наша девочка переедет на ПМЖ к маме. За что, зуб даю, она спасибо папе впоследствии не скажет. С папой спокойнее и фартовее. Ну да ладно! Матерей не выбирают. В отличие от жен, ёлы. Хоть в этом мы пока свободны.

– Довольно! – выкрикивает, рыдая, Рита. – Лекциями будешь кормить свою финансовую акулу со стальной челюстью! Пока она тебя окончательно не дожрет… Я не могу, пойми, не могу ждать до вторника! Времени мало, мы можем не успеть оформить документы!

Она вдруг меняет тон, начинает лепетать униженно, по-детски:

– Миша, умоляю, Мишечка! Давай все решим в эту пятницу. Времени совсем мало, вдруг мы не успеем со всеми этими формальностями? А за три дня твои люди, конечно, дожмут генерального. Он, я уверена, уже готов…

– До вторника, я сказал. До следующего вторника! – жестко выговаривает Михаил Кашин и дает отбой.

* * *

Бабульки до конца рабочего дня кудахчут по поводу неслыханных событий в их сонной до этого дня конторе.

В восемнадцать ноль-ноль подружки облачаются в верхнюю одежду.

– Манечка, седьмой час! Маня! – зовет Голубцову Елена Стефановна.

– Да оставь ты ее, Ленушка. Каждый по-своему переживает стресс. Марии хочется его забить работой.

– До свидания! – Маня оборачивается к бабулькам и доброжелательно машет им ручкой. – Я из принципа доведу свой отчет до совершенства и отправлю его на почту карателям с пометкой: «Получай, фашист, гранату».

– Ну и дура.

Блинова пожимает плечами и, махнув Утке, выходит из бухгалтерии. Утинская, пискнув: «До завтра, Манечка», – тоже покидает пределы унылой бух-столовки.

Маня с грустью смотрит на пальму. Кажется, ее листочки сегодня выглядят бледнее и апатичнее, чем обычно.

«Кто-то тебя теперь удобрит чайной заваркой?» – кивает Маня пальме.

– И кто, в конце концов, будет меня строить? – высказывается она вслух.

Маня вдруг понимает, что все то время, пока она работает с Супиным, воспринимает его строгость как условие безобидной игры. С уходом Полкана все в жизни Марии может измениться самым неожиданным образом. Дуракавалянию, смешкам и ошибкам без наказаний придет конец. И где тогда Голубцовой искать новую безопасную бух-столовку, к которой она, оказывается, не просто притерпелась. Да неужели прикипела душой? Нет, конечно, о фанатичной любви к месту службы Маня бы говорить не могла, но… Рита, бабульки, Супин с его показушной строгостью и несуразными очками, неподражаемая Люсечка, наконец, – все они уже стали главной частью ее жизни. Быть может, для кого-то жизни бестолковой и незначительной. Что ж? Наш «респект» аристократам, уплывающим вдаль на яхтах, и душевное «здравствуй» родным Полканам и Уткам. Таким, какие они у Мани есть.

– Голубцова?!

Растерянный голос Супина застает расчувствовавшуюся Маню врасплох. Она вскакивает и смотрит растерянно на шефа.

– Вы, собственно, что здесь?

– Я работаю… Хочу подчистить некоторые хвосты и постараться… э-э…

Маня видит, что Полкан не слушает ее, а изучает свою опечатанную дверь.

– Вы… вы? – мнется Маня.

– Я? Я забыл в кабинете свою любимую чашку. С зеленой каемочкой. Не могу, знаете ли, без этой каемочки спокойно жить.

Маня поджимает губы, чтобы подавить смешок. Полкан и чувство юмора – вещи несовместимые. Так, во всяком случае, Маня думала до этой минуты. Впрочем, она о многом, оказывается, думала совсем не так, как надо бы.

– Да, и бумажная полоска может стать железобетонной преградой при некоторых обстоятельствах. Вот ведь как интересно, – изрекает Супин и неловко садится на стул, будто железный гибкий метр складывается пополам.

– Что ж, Мария, посижу, подумаю, да и пойду восвояси. И вы с чистой совестью идите домой. Ваш показательный отчет ничего не изменит. Ничего…

Полкан снимает очки и начинает протирать их аккуратно сложенным платочком. Без очков главбух выглядит моложе и симпатичнее. Глаза у него становятся большими и какими-то по-собачьи доверчивыми.

Маня решается:

– Павел Иванович, я совершенно случайно услышала сегодня, что… вам негде жить. Нет, простите за бестактность, я не хочу лезть не в свое дело, я вовсе не такая сплетница и все прочее…

– Мария, прекратите оправдываться. Я прекрасно знаю, что вы не сплетница. И жить мне действительно негде в связи с… форс-мажорными обстоятельствами. Но я этот вопрос уже решил. Завтра снимаю квартиру. С арендой жилья в столице нет никаких проблем. Никаких.

Он начинает стучать пальцами по столу. И снова – открытие. Руки Павла Ивановича впервые кажутся Мане красивыми. Длинные пальцы, ухоженные ногти, узкая бледная кисть. Аристократ, да и только!

Но, кажется, присутствие Мани начинает тяготить Полкана. Он в нетерпении переминается на стуле, играет полой длинного пальто. И почему оно раньше казалось Голубцовой убогим? Нормальное, добротное такое пальто. Что за день откровений выдался сегодня?

Маня долго копается в сумке, достает и снова кладет внутрь кошелек, мобильник, пудреницу, пастилки для горла. Молчание становится тягостным. Вдруг Маня прыскает:

– Знаете, как моя тетя Аля, ну, это женщина, у которой я много лет снимаю комнату, готовится к выходу и проверяет, все ли на месте? Она стоит у двери и будто список зачитывает наизусть: телефон, ключи, кошелек, паспорт на всякий пожарный, а то вдруг трамвай переедет невесть кого, а это оказывается не невесть кто, а вот она – Альбина Спиридоновна… Дословно выговорив эту тираду, тетка поднимает палец и с пафосом провозглашает: челюсть!