Поющая в башне - [10]

При всей своей прелести она была прочно привязана к материнской юбке. Забитое бессловесное создание с несчастным взглядом. Он терпеть не мог таких, наоборот, всегда предпочитал женщин умных, состоявшихся и раскованных. Которые знали, чего хотят, и твердо шли к цели. А теперь какая-то пигалица пихнула ему бумажку, и он прискакал по первому зову. Проклятые гормоны.

Саша снова включил запись, влекомый каким-то мазохистским порывом. Все слушал и слушал ее в машине и теперь вот опять. Зачем ему это? Тупик. Как в личном, так и в профессиональном плане. Она явно не станет перечить матери, а Воропаева – та еще гарпия.

Но в его любимых больших наушниках уже зазвучал ее голос. Сильный, глубокий и такой отчаянно свободный. Олег не обработал запись, и из-за этого возникал эффект присутствия. Его словно швырнуло назад в студию, и он был с ней наедине, чувствуя ее губы около своего уха. Текст песни был как будто написан специально для нее: она всем своим существом взывала о помощи, о любви, о том, чтобы хоть кто-то оказался рядом. Не кто-то, а он, Самсонов. От очередной вибрирующей ноты спина покрылась гусиной кожей. Чертова девица! Поет, как сирена, а стоит заговорить – безвольная мямля.

О, как же ему хотелось тогда взять ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы высыпать из головы вбитую мамашей дурь. Он не был силен в психологии, но подозревал, что Воропаева накрепко вколотила Варе чувство долга. С этим ничего не поделаешь. И все же он не мог смотреть, как такой голос пропадает впустую.

Галину интересовали деньги. Она не нуждалась, он понял это по одежде и мерседесу, который видел на парковке у ресторана, да и услуги Олега были не из дешевых. Но она дала понять, что у нее нет достаточных средств на мощное продвижение. Сам бы он ей помочь не смог. Да, он неплохо зарабатывал, но накопительством и выгодными вложениями не увлекался, просто позволяя себе жить в удовольствие в те временные огрызки, что оставались от радио. Путешествовал, когда мог, баловал Булочку, - свою обожаемую машину, - иногда помогал на старте перспективным музыкантам. Так, по мелочи, - записью или инструментом. Практика брать огромные гонорары в качестве входного билета в эфир ему претила.

Но одна идея, как откупиться от Воропаевой, все же пришла ему на ум. Саша собирался позвонить Рыбакову, одному из лучших продюсеров в мире рока. В списках Forbes он, конечно, не значился, зато обладал хорошей сноровкой, а главное – музыкальным вкусом, которому не жалко было доверить Варин голос.

Леонид Рыбаков был Саше не то чтобы другом, но и не просто коллегой. Они частенько пересекались с тех самых пор, когда было запущено радио «Легенда». Рыбаков был на добрый десяток лет старше. Он наблюдал из первых рядов, как занавес пал, и рок, до того томившийся в подполье, хлынул в массы. Они были одержимы общими идеями, пытались взрастить качественную музыку на родных просторах. Потом романтический запал поутих, Леня обзавелся семьей, и денежная сторона дела стала приоритетной. Он облысел, раздался в талии, завел престижный офис и собственную студию звукозаписи, но в одном остался верен самому себе: они никогда не брал в работу музыку, которая ему бы не нравилась.

Намереваясь обратиться к Рыбакову, Саша надеялся, что отголоски залихватского прошлого еще живы, и тот проникнется историей о талантливой девушке.

-    Привет, Самсонов! Чем обязан? - Лёня снял трубку после первого же гудка.

-    Удобно говорить?

-    С тобой - всегда.

-    Слушай, есть к тебе дело. Нестандартное, но ты оценишь. Я подъеду завтра?

-    Не вопрос, я в офисе с девяти.

-    Добро. Я тебе сейчас кину одну запись. Минуты на четыре, не больше. Глянь, чтобы завтра уже был предметный разговор.

-    Не вопрос.

Саша долго еще размышлял, с какой стороны подойти к делу, что именно предложить Рыбакову, и чем потом пробрать Воропаеву. Они немного проветрились с Хендриксом на сон грядущий, - на улице подмерзло и дорожки во дворе покрылись прозрачной коркой. Бодрящий воздух пощипывал лицо, от дыхания поднимались в темноту белые клубы пара. На чужих окнах уже светились новогодние гирлянды. А в голове все звучал и звучал Варин голос: “Can anybody find me somebody to love...”[1]

С утра Самсонов первым делом поехал к Лёне.

-    Ну, что скажешь? - спросил Саша, когда они уселись в удобные кресла друг напротив друга, и секретарша принесла им кофе.

-    Чего уж тут говорить. Мощная девочка. Ей бы чего позабористей - была бы Pink русского разлива. Далеко пойдет. Где накопал?

-    Случайно услышал. Ее тянут в попсу с простенькими песенками на три ноты. Даже обидно стало.

-    В попсу, говоришь? Значит, еще и симпатичная вдобавок?

-    Пэрсик!

-    Вот это находка... Чьих будет?

-    Это и беспокоит. С Воропаевой она.

-    Воропаева, Воропаева... Подожди, это та, что ли, которая сама зажигала в восьмидесятых? Рыжая такая, кучерявая? С ума сойти, - Рыбаков снял миниатюрные очки без оправы и потер переносицу. - По что ей такое талантище?

-    Это ее дочь.

Лёня удивленно воззрился на собеседника. Он явно сдавал: на блестящем, плавно переходящем в лысину лбу выступила испарина, под глазами залегли нездоровые мешки. Рубашка на животе расходилась между пуговицами, демонстрируя Саше поросль, которую он совершенно не хотел видеть. Самсонов недоумевал, почему человек, который может себе позволить личного повара, хороших врачей и самого лучшего тренера, так бестолково тратит собственное здоровье.