Пойти и не вернуться - [12]

— Ах ты, такую твою маманю! — выругался на том берегу Антон и, ломая сапогами лед, решительно шагнул в воду.

Она еще не поняла, зачем он так сделал, и испугалась, увидев его по колени в воде, откуда он требовательно протянул к ней руки.

— Прыгай, ну!

Зоська прыгнула — не на бревно, а в эти его протянутые руки, он пошатнулся, но удержал ее, переступил, едва не свалившись в воду, и сильно толкнул ногами вперед, к самой ледяной кромке берега. Она упала на одно колено, но быстро вскочила и, перепачкав руки, взобралась на невысокий, проросший спутанными корнями берег.

— Спасибо, — смущенно сказала она, глядя, как выбирался из воды Антон. Видно, спешить ему уже не было надобности, обе его ноги до самых колен были мокрые, с левой полы кожушка лилась на сапог вода.

— Начерпал, да? В оба? Ну вот... Ты прости, пожалуйста.

— Что делать! Зеленая еще ты разведчица.

Наверно, зеленая, подумала она, отчетливо сознавая свою вину и с неприятностью ощущая едва скрываемое им недовольство. Молча она смотрела, как он, присев на берегу, с силой стащил с левой ноги сапог и выжал на снег грязную, в дырах, портянку.

— Вот так! Теперь оба купаные, — впервые поднял он на нее еще строгий, но уже подобревший взгляд, и она поняла, что прощена.

— Так широко, что я не могла, — сказала она. — А в другом сапоге как? Сухо?

— В другом сухо, — сказал он. — Левый дырявый, давно воду пускает.

Тем не менее Антон стащил с ноги и правый сапог. Сухую портянку с правой ноги намотал на покрасневшую от стужи левую стопу.

— Чтоб обидно не было. Мокрый сапог, зато сухая портянка.

Он уже не злился, и у Зоськи отлегло на душе — все-таки он молодчина, этот Антон Голубин.

— Наверно, замерз? Давай пробежим! — предложила она, но Антон не поддержал ее и неторопливо поднялся с берега, тщательно вытер снегом испачканные в грязи руки.

— Согреюсь. Мороз небольшой.

— Куда теперь — не пойму даже. Пуща там вроде, так?

— Там, — подтвердил он. — Где-то тут должна быть дорога. А тебе куда — на Островок?

— Ага, на Островок. Дозорцев сказал. Там ребята на заставе переправят через Неман.

С этой стороны речки заболоченный берег густо порос кочковатым кустарником, среди которого едва ли не до колен топорщилась пожухлая, засыпанная снегом трава, и они шли, прокладывая между кустов и кочек две пары глубоких следов. Наверно, эти следы следовало как-то замаскировать, но Зоська не знала, как тут их можно было замаскировать, и не удивилась, когда Антон ей сказал:

— Ты иди за мной. Чтоб в один след.

— Правильно!

Болото всюду хорошо промерзло и надежно держало человека, в траве было сухо, мелкие лужицы вымерзли до дна, и под ногами иногда жестко хрупало — нетолстый ледок легко ломался в траве.

— Зося! — каким-то особенным голосом сказал вдруг Антон и обернулся. Она едва не наткнулась на него сзади и тоже остановилась, уставясь в его озабоченное и даже омраченное чем-то лицо. — Зося, я должен тебе сказать...

— Что?

— Знаешь... Я — в самоволке, — сказал он и внимательно посмотрел на нее.

Она ничего не поняла.

— В какой самоволке? В разведке...

— В том-то и дело, что не в разведке. Я солгал тебе. Меня никто не посылал, я сам...

— Как — сам?

— Сам. Как узнал, что ты идешь на такое дело... Не выдержал. И вот...

Зоська, сдвинув брови, непонимающе глядела в его омраченное переживанием лицо, и смысл его слов не сразу доходил до ее сознания. В самоволке? Почему в самоволке? Почему — она ушла, и он не выдержал? Но вот она стала понимать что-то, и смешанное чувство участия и почти испуга охватило ее.

— Что же ты наделал?

— Вот наделал, — развел он руками. — Теперь поздно переделывать.

— Нет, ты должен вернуться! — спохватилась она. — Что ты! Тебя же за такое дело...

— А тебя? — с какой-то непонятной убежденностью прервал он. — Ты же в первой деревне влипнешь. Пропадешь ни за понюшку.

— Почему? — еще больше удивилась она.

— Почему? Тебе объяснить почему? Что ты умеешь? Перелезть через речку ты умеешь? Обмануть полицая сможешь? На документ свой надеешься? Так первый же бобик все сразу поймет. А ну дай твой аусвайс!

Не в состоянии побороть все растущее замешательство, она сунула руку за пазуху и из специально пришитого для того кармашка в сачке достала измятую книжицу аусвайса.

— Ну вот, — разочарованно сказал он. — Кто так документ носит? Разве деревенские девки этак аусвайсы прячут? Надо было обернуть в бумажку да завязать в чистую тряпицу. Да спрятать под седьмую одежку. А у тебя — все наготове. Теперь фотография, — сказал он и умолк, разглядывая фото на документе. — Ну, конечно, сразу видать: паспорт одного возраста, а фото другого. Старое фото с чужого документа. Да и печать... Ну кто так печати ставит! — возмутился он. — Руки бы тому обломать и за порог выбросить. Смотри, даже буквы не сходятся.

Она заглянула в развернутую в его руках книжицу: действительно, поддельные буквы на ее фотографии заметно отличались от действительных на странице аусвайса и шли как-то криво, словно расползаясь от влаги. Хотя вчера аусвайс она не замочила нисколько.

— Ну, видишь? Как за тебя не бояться?

Похоже, он был в чем-то прав, ее подготовили не слишком тщательно, и она очень легко может влипнуть. Но как и чем оправдается он? Ведь целая ночь отсутствия в лагере не останется незамеченной. Как тогда он объяснит эту свою отлучку? Тревогой за Зосю Нарейко? Не будет ли это смешно и нелепо? И кто в это поверит?