Поймать лисицу - [7]

Один из тех, что стояли возле стены, безбородый, лупоглазый, с взъерошенными, неопрятными волосами, следил за каждым его движением. А человек продолжал метаться между столом и шеренгой у стены. Он то и дело хватал рюмку, выпивал залпом. Дядька, наливая очередную, с опаской напоминал:

— Ты бы закусил, Драгослав…

— А ты помолчи, понял? — Он смотрел на него налитыми кровью глазами. — И отвяжись со своей закуской, у меня дела поважнее. — Повернувшись к людям, выстроенным вдоль стены, он сказал: — А вас будем судить военно-полевым судом…

В ответ поднялся шум, раздался топот ног, возгласы.

— Добривое, Аранджел, свяжите их! — заорал он так, что у ребят мурашки побежали по коже.

Опять послышались нестройные крики, шаги, кто-то возражал: «Мы не согласны…», «Зачем же так?..», «Пусть идут, куда хотят…»

Щелкнул затвор автомата.

— Смирно! Шагом марш!

Ребятам показалось, будто автомат нацелен на них, и они разом отпрянули от щели. Молча смотрели они друг на друга.

— Амбар у тебя свободен? — донеслось снизу.

— Сейчас посмотрю, — неуверенно ответил дядька.

Прижавшись лицом к щели, Йоле увидел его — в расстегнутой рубахе, с растрепанными, слипшимися от пота волосами, он уговаривал бородатого мужчину:

— Не надо, Драгослав, христом-богом тебя прошу… Только не в моем доме…

— Молчать! — Тот взмахнул плетью. — Ведите их!

Снова шум, шаги, скрип дверей. Связанных вывели во двор. В доме стихло. Со стороны амбара послышались голоса, хлопнула дверь. Кто-то сказал:

— Давай их сюда.

Опять возня, стук сапог, грохот захлопывающейся двери.

— Поставить двух часовых, — приказал тот же голос. — Отвечаете головой, ясно?

— Так точно, господин капитан.

После этого стало тихо.

Ребята притаились, чуть дыша от страха. Взглянув на Йоле, потом на Рыжего, Лена прошептала, глотая слезы:

— Этот гад убьет их!..

Мальчики понимали, что так и будет, но что они могли ей ответить?

— Он их убьет, я знаю, — твердила Лена, уцепившись за рукав Рыжего, будто взывая к нему о помощи.

Рыжий и Йоле переглянулись. Какими пустыми и глупыми казались им теперь прежние игры и споры. И как страшно было то, что происходило сейчас внизу.

В подавленном настроении вернулся Йоле домой. В ушах еще звучали слова Лены: «Он убьет их!» Скинув в темноте ветхую одежонку, он долго лежал с открытыми глазами, не в силах успокоиться.

— Почему их убивают свои? — шепотом спросил Раде.

Когда чужие — это понятно, но свои — это не укладывалось в сознании мальчика.

Спал Йоле беспокойно. И сон видел один и тот же — крики, бегущие куда-то бородатые люди. А может, это был не сон, может, все происходило здесь, наяву?

Проснувшись, он убедился, что это и вправду не сон. Окликая друг друга, по улице бежали люди. Йоле тоже выскочил из дому, вслед за ним, словно тень, скользнул Раде. Мальчики забрались под ветлу, где уже притаился Рыжий. Понимающе переглянувшись, они стали наблюдать.

В небольшую ложбинку привели шестерых связанных людей — тех, вчерашних. Вот один — молодой, безбородый, всклокоченный, смотрит прямо перед собой отсутствующим взглядом, словно все происходит не с ним, а с кем-то другим. «Значит, их расстреляют, — пронеслось в голове у Йоле. — Но почему? За что?» Ему хотелось, чтобы это было не по-настоящему, а как ночью, во сне.

— Наши недавние братья совершили тяжкое преступление по отношению к нам, к нашей борьбе, — загремел голос человека, которого вчера называли капитаном.

Напротив связанных стояли люди с оружием в руках.

— Они нас предали, — продолжал капитан. — Они хотели перейти… — Он замолчал, а затем, набрав полную грудь воздуха, выкрикнул: — Хотели перейти на сторону коммунистов… На сторону наших заклятых врагов! — Протянув руку, он указал на связанных и, как бы вычеркивая всю шеренгу, закончил: — Военно-полевой суд приговаривает их к расстрелу.

Один из связанных, вдруг рванувшись в сторону, кинулся бежать.

Йоле вскочил, Рыжий и Раде — тоже. Они взобрались на ветлу и замерли, прижавшись к ветвям. Лишь теперь грянул залп. Человек со связанными руками, спотыкаясь, бежал все дальше и дальше. Пятеро оставались в шеренге.

— Чего ждете? Пли!

Снова прогремел залп, и люди один за другим начали падать.

— Бей коммунистов! — Капитан подошел к ним, выхватив револьвер. — Сукины дети… — Он выстрелил в одного, уже мертвого. Потом, будто его ужалили, резко повернулся в сторону убегавшего и заорал: — Чего стоите, идиоты?! Поймать его!

А беглец продолжал удаляться, перескакивая через ямы и муравейники. «Как моя лиса», — подумал Йоле и страстно пожелал, чтобы его не догнали. Застрекотал пулемет… Человек упал. Его преследователи бросились к нему. Но он вновь поднялся и побежал — он уже достиг кромки леса.

Ребята спрыгнули с ветлы. Мать неслышно подошла к ним и, может быть впервые не отругав, повела домой.

На следующий день четники ушли, приказав местным жителям похоронить расстрелянных. Крестьяне и сами сделали бы это, как велит христианский обычай. Происшествие долго обсуждалось в деревне, хотя толком никто не знал, что произошло. Каждый говорил свое, прибавляя или недоговаривая.

Дядька хранил упорное молчание и, видно, был зол на себя, что не сумел уберечь пятерых молодых парней.