Пойманное солнце - [31]

Мною овладело нетерпение. Очарование прошло. Время мчится, и завтра уже настанет другой день. Что мне в том, что я стою на исторической земле! История — повсюду, но прежде всего там, где толпы людей. Город мертв, и примечательно в нем то, что его уничтожило не землетрясение и не огонь. Он умер медленной смертью. Когда голландцы захватили в свои руки торговлю в Индийском океане, город потерял свое значение. Постепенно он обезлюдел, и столицей Гоа стал Панаджи.

Я слышу шум мотора издалека. Может, это автобус, который, собственно, давно должен вернуться. Наконец прозвучал обещанный крик совы, но меня он уже не тронул. Я вижу автобус и радуюсь предстоящей поездке вдоль Мандави в Панаджи.

На Алтинхо

Проснувшись на следующее утро, я, отбросив москитную сетку, услышал колокольный звон, который сразу же перенес меня в детство: субботнее утро, крошечная комнатка рядом с квартирой бабушки и дедушки! Колокола звонят на башне церкви святого Пазла, которая видна из прихожей, а в окно светит утреннее солнце! Но воспоминание померкло, как только я выключил фен.

Я выхожу на балкон и наблюдаю привычную картину, которая благодаря колокольному звону становится мне еще более близкой. Солнце блестит на воде, оба без устали работающих парома встречаются посередине реки. Мандави кажется мне живым существом, я бы мог с ней беседовать. На небе даже виднеется несколько белых облаков.

Буйвол, стоявший вчера в темноте на берегу, ночью издох. Высохшей травы с клочка земли в маленьком парке оказалось недостаточно, чтобы спасти его от голодной смерти. Он лежит на берегу реки, ноги его вытянуты, глаза уже больше не видят.

Было около восьми утра; через два часа я должен был посетить главного министра. Надо признаться, что на душе у меня было неспокойно: ведь раньше мне не приходилось бывать у главных министров, да и прическа моя оказалась не на уровне столь важного исторического события. Кроме того, я не знал, следует ли мне величать министра «ваше превосходительство», или лучше избегать обращения вообще. Я решил спросить об этом у А. П. Махаяна и Сардесаи, которые должны зайти за мной без десяти минут десять.

Они приехали точно в назначенное время на большой правительственной машине и, улыбаясь, объяснили, что к министру следует обращаться просто по имени — Бандодкер. Проезжая по городу, я вспомнил о своем первом пребывании здесь два года назад, когда я посетил Гоа в некотором роде как частное лицо, не имея официальной программы.

На этот раз, как гость правительства, я постоянно имел в своем распоряжении машину, а сопровождающие стремились выполнить любое мое желание. Проезжая по праздничным воскресным улицам, заполненным прихожанами, я вспомнил о предвыборной борьбе 1967 года. Я был очевидцем последней ее стадии. Волны возбуждения докатились тогда до последней деревни, и, пожалуй, не осталось ни одной пальмы, на которой не был бы прикреплен предвыборный плакат. Партии, желавшие завоевать расположение избирателей, носили поэтические названия типа «Листья» или «-Цветок». Я узнал, что Цветок выступает за присоединение Гоа к соседнему штату Махараштра со столицей в Бомбее, а Листья хотят, чтобы Гоа остался самостоятельным штатом Индийского Союза. Позже я узнал из газет, что победили Листья, и Бандодкер, которого его соотечественники называли Бхаи (это санскритское слово означает «брат»), стал главным министром.

Независимые кандидаты в парламент Гоа перед выборами тоже присваивали себе благозвучные имена: Лев, Сердце, Роза. Я не сразу понял смысл псевдонимов и удивленно спрашивал, почему ораторы так громогласно пытаются привлечь избирателей на сторону льва, сердца или розы. Словесные дуэли ораторов проводились со свойственным южанам темпераментом; говорили в большинстве случаев на конкани, маратхи или по-португальски. Мне запомнился предвыборный плакат на английском языке, который был растянут над проселочной дорогой у въезда в рыбацкую деревню: «Боритесь с большим бизнесом, который покупает ваши голоса и хочет разложить демократию. Выбирайте Фернандеса!»

Сейчас мы ехали вверх в направлении на Алтинхо по тенистой аллее с высокими, старыми деревьями. С момента выборов прошло два года, и я намеревался спросить у мистера Бандодкера, что изменилось за это время.

Я и не заметил, когда колокола умолкли. В Панаджи расстояния небольшие, все расположено рядом. Ровно в десять часов мы остановились перед садовыми воротами, и, когда я вышел из автомобиля, шестеро солдат, выстроившихся в две шеренги, отдали мне честь. Мистер Махаян, серьезный молодой мужчина из подведомственного правительству Бюро путешествий, улыбнулся мне ободряюще и пропустил вперед.

На мне, как и полагалось, был летний костюм, белая рубашка с красным галстуком, ботинки, начищенные до блеска. Итак, я шел по саду с мистером Махаяном, который шепнул мне, что главному министру пятьдесят восемь лет и что раньше он был известным игроком в крикет. Его семья владеет рудником, а сам Бхаи участвовал в освободительном движении против португальцев.

Идти садом до дома было не очень далеко. Кругом цвели цветы. Я подумал, что еще ни разу не видел портрета Бхаи. Удивительно, сколько мыслей иногда приходит в голову за несколько минут, причем все остальное вдруг отступает на задний план и остается лишь то, что видишь, слышишь и чувствуешь.