Пойди туда — не знаю куда - [9]
— В цирке, в настоящем?!
— В шапито. Там один идиот на «хонде» по вертикальной поверхности носился. Ну а я ему, соответственно, ассистировала. Упал, сломал шею. Так со мной в корсете и расписывался. Дальше, как водится, уже он мне ассистировал, а я гонялась. Пока не грохнулась…
— Сколько же их было у тебя?
— Мотоциклов?
— Мужиков.
— А два и было, Иванушка. Я ведь девушка строгая, старомодная: в постель только с законным мужем ложусь…
— А я?
— Ну, ты же у меня особый случай, Иван Царевич. Ты мне больше чем муж — ты суженый мой. Знаешь, что такое «суженый»? Это тот, которого тебе сам Бог судил… Обними меня!.. Крепче! Еще крепче!.. Вот так и держи, не отпускай!
— Не отпущу… больше ни за что в жизни не отпущу!
О безумцы, безумцы!
Вспоминая эту ночь потом, когда он уже был далеко-далеко, Василиса совершенно не к месту вдруг замирала, лицо ее бледнело, дыхание становилось прерывистым, глаза отсутствующими. «Господи, неужто это было?!» — ужасаясь, шептала она. И, опомнившись вдруг где-нибудь на трамвайных путях, растерянно озиралась вокруг, испуганная, потерянная.
На рассвете у топчана подломилась ножка, и они с грохотом скатились на пол.
— Я же говорила, говорила тебе, — задыхаясь от смеха, сказала Василиса, — говорила я тебе, что Буцефал двоих не вынесет!
— Да не Буцефал же, не Буцефал, а Боливар, жабка моя!
— Ах, ну какая разница, какая теперь уже разница, журавлик ты мой ненасытный!
Дощатый сортирчик был в другом конце садового участка. Когда одетая в его рубашку Василиса вернулась, Царевич, загадочно улыбаясь, сидел у печки и по лицу его метались шальные сполохи.
— Знаешь, что я сделал? Я их сжег! — тихо сказал он.
— Мамочки! — ахнула его зеленоглазая возлюбленная. — Это же мои джинсы! Зачем ты это сделал, чудушко?
— А чтоб не уезжала от меня сегодня.
Руки у Василисы обвисли.
— Эх, Царевич, Царевич, — вздохнула она. — Помнишь, что вышло, когда у тезки моей лягушачью кожу сожгли?
— Что?
— Да ничего хорошего.
Она так и уехала в то утро в город в джинсовой курточке и в купальных трусах. А полдня проспавший Царевич, проснувшись, глянул в облупленное зеркало и не узнал себя, осунувшегося, обросшего, глуповато улыбающегося непонятно по какому поводу.
Через два дня он по заданию редакции вылетал в Ереван, а оттуда — в Карабах, в район межнационального конфликта. В Пулково перед самой посадкой военный журналист лейтенант Царевич набрал номер ее домашнего телефона (он был записан губной помадой на его командировочном удостоверении), но трубку, увы, сняла не Василиса. Кто-то неведомый и вдрабадан пьяный с трудом выговорил:
— Алеу… Лю… люповь моя, эта ты?.. Ты эта или не ты… А ну, сызна… авайся, куда пыл-литру дела!..
Ровно через неделю, 15 августа 1989 года, редакционный «газик» Царевича попал под бомбежку в районе Лачинского коридора. Водителя Сашу Овсепяна взрывной волной забросило на крышу колхозной кошары. Когда подоспела помощь, корреспондент Э. Царевич был еще в сознании. Мертвенно-бледный, в изодранной, тлеющей гимнастерке, он, улыбаясь, беззвучно шевелил губами.
Через три дня в Ереване ему сделали первую операцию на черепе, а месяц спустя, уже в Москве, вторую. Оттуда, из Центрального клинического госпиталя, он позвонил Василисе. Трубку на этот раз сняла ее мама, Капитолина Прокофьевна.
— Какой еще такой Эдик?! Ах, Эдик, Царевич который! — без особой радости в голосе отозвалась она. — А Любови нету… Нету, говорю, оглобли твоей рыжей. Уехамши она… Куда-куда, за Кудыкину гору, пес ее за ногу, в Обсралию каку-то. Села, дурында, на карабь и уплыла за тридевять морей к тридесятому хахелю…
В аэропорту Пулково кинувшаяся к нему на грудь Диана Евгеньевна захлюпала в букетик мимоз:
— Худющий-то какой, черный! Армянин, да и только!.. А у меня сюрприз! А ну-ка, дружочек, посмотри, кто там у колонны стоит!..
Сердце у Царевича екнуло, встрепенулось, в глазах у него поехало…
Очнувшись, он увидел опухшее от слез, склонившееся к нему лицо его жены Надежды. Сидя на полу, она бережно прижимала иссеченную шрамами голову Царевича к своему большому мягкому животу.
— Ну вот и хорошо, вот и замечательно, — зашептала она ему на ухо. — Слышишь, как у меня там тукает?.. Слышишь?..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой у Василисы впервые в жизни подкашиваются ноги
Снова судьба свела их в ноябре 1992-го. Вишневая «копейка» с разбитой правой фарой каким-то чудом не сшибла Царевича, перебегавшего набережную Кутузова у Дома детской книги.
— Эй, ты, псих! — окликнула его приоткрывшая дверцу Василиса. — Опаздываешь, что ли? Садись, подвезу.
Царевич сел. «Жигуленок», взвыв, рванул с места.
— Между прочим, у тебя лицо в саже, — сказала Василиса, поворачивая зеркальце. — Платок есть?
Платка у заведующего отделом информации, спешившего в редакцию с пепелища только что потушенного Дома писателя, конечно же, не оказалось. Василиса, вздохнув, полезла в сумочку:
— Куришь?
— Чужие курю, — сказал Царевич. — Ого, «Мальборо»! И платочек с кружавчиками. А за-апах!..
Василиса щелкнула зажигалкой.
— Ну, как жена, как наследник? — не глядя на спутника, спросила она.
— В порядке. А твой драгоценный супруг? Чем он занимается-то?
Геолог Эмили Хансен, работающая буровиком на месторождении песчаника Тенслип близ Тайни Мититсе, штат Вайоминг, очень обеспокоена кажущейся случайной смертью главного геолога Билла Крецмера и последующим убийством его протеже Вилли Сьюэлла, у которого были свои подозрения. Необъяснимые вещи происходят и на буровых работах, и все это контролируется вульгарно неприятным инженером компании Эдом Мейером и его тихим приятелем Мерлом Джонсоном. Эм расследует некоторые тревожные незначительные происшествия: следы лошадиных копыт в странных местах; пропавшее сверло, использовавшееся в качестве дверного упора для ее примитивного прицепа на месте; грузовики-цистерны, движущиеся без света в предрассветные часы; бумаги, исчезнувшие из офиса Крецмера в Денвере. Все это складывается таким образом, что чуть не убивает упрямо настойчивую героиню. Операции по бурению нефтяных скважин и грубые, грубые персонажи, которые выполняют эту работу, получают здесь строгое отношение, но с той же сладкой ноткой, которая обогащает острый характер Эм и придает тонкие нюансы незатейливому, завершенному первому роману геолога Эндрюса.
Изначально роман — роман 1996 года — мог быть лишь, образно выражаясь, горстью праха земного и не мог быть хоть сколько-то символическим, просветляющим и намекающим не только на низкие, но и на высокие истины. Иначе озабоченные только прибылью издатели отшвырнули бы его с презрением, крича, как оглашенные, что автор ошибается, слишком высоко себя ставя, а еще и глумится над ними, и это ему не сойдет с рук. Да и теперь, когда это явно интересное и не лишенное достоинств произведение, по моему мнению, должно быть переиздано… На дизайн обложки меня вдохновили образы предложенные издательством прежнего варианта романа.
Ротвейлер - серьезная, охранная собака. Не соглашусь, что излишне злобная или непредсказуемая - эти черты породе не свойственны и бывают привнесены в характер конкретного пса, неправильным воспитанием или отношением к нему хозяев. Впрочем : я рассказываю, а судить вам...
Роман «Секта. Ангелы умирают первыми» был издан в Москве 12 лет назад. Роман посвящён расследованию деятельности одной из самых опасных тоталитарных сект – «Церковь Последнего Завета», руководимой лжемессией Виссарионом – называющим себя Христом. К моменту написания романа, эта секта уже существовала на протяжении 15 лет. Понадобилось 12 долгих лет, ещё сотни загубленных и сломанных жизней адептов, чтобы наконец этого лжемесиию арестовали, а расследованием деятельности секты занялся Следственный комитет и ФСБ.
Альберт Кошкин вел обычный образ жизни, был тихим и неприметным, руководил многотиражной газетой на производстве. Но пришло время, и пожилого работника «попросили» освободить место. Для пенсионера начались трудные времена. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы старый знакомый Кошкина не предложил ему выгодную работу. Но долгожданная радость Альберта очень быстро сменилась серьезным опасением за собственную жизнь. Он и не предполагал, что путь от рядового охранника в элитном пансионате до участника тайных криминальных схем так короток и опасен…
Повести и рассказы известного писателя Юрия Фёдоровича Перова (1943 г.р.) объединяет не только оригинальность и непредсказуемость сюжетов, но и особо точно подмеченные реалии советской действительности. Его герои — это люди странных, необычных судеб, ведь только необыкновенный человек может воздвигнуть себе памятник при жизни. Некоторые повести, в частности «Камни», — были экранизированы (художественный фильм «Обида» снят в 1986 году, в главных ролях Татьяна Догилева, Нина Усатова, Сергей Гармаш; режиссёр Аркадий Сиренко) и пользовались широкой популярностью у зрителей.
«… Женино меню было всегда одинаковым – суп гороховый и блинчики с вареньем, чаще всего с вишневым. Еда всегда была баснословно вкусной. У знакомых мужчин Женя проходила под кодовым названием: «Суп с блинчиками». Было еще кое-что, на третье. Желающему остаться на ночь Женя, как в старинном анекдоте, не могла отказать только в двух случаях: когда ее очень об этом просили или когда видела, что человеку очень надо.Раздеваясь, Женя всегда повторяла одно и то же:– Эту идею – суп гороховый и блинчики – я перехватила в Швеции, когда была там в туристической поездке.
Неожиданный оборот принимает жизнь героини — школьной учительницы Веры Бурцевой. Ее отец, видный русский бизнесмен, попадает в аварию, и… управление его компанией берет в свои руки Вера.На основе романа в настоящее время снимается фильм с Верой Глаголевой в главной роли.
Красивая, умная, с настороженным взглядом, всегда готовая к отпору… Такой сделали современную женщину мужчины.