Появление Сесса - [5]

Мы их заметили еще накануне. Две измученные ласточки устроились отдохнуть на нашем телефонном проводе после тысячемильного перелета из Африки — знак наступления лета.

— Молоденькие! — заметил Чарльз. — Возможно, вылупились на ферме в прошлом году.

И, подивившись гигантскому расстоянию, которое они преодолели, и инстинкту, приведшему их выводить птенцов в этом тихом уголке Англии, где они сами увидели свет, мы вздохнули. Они же просто отдыхают. У нас они не останутся. В Долине ласточек не было. На ферме у вершины холма — да, они гнездились много лет в амбаре. А в Долине единственным подходящим строением была конюшня Аннабель, но ее крыша была для них, видимо, слишком низка.

И вот ласточки прилетели именно в тот вечер, когда ворота нашего гаража остались без створки.

Эта молодая пара (Чарльз сказал, что они напоминают ему Бэннетов) явно решила обзавестись собственным домом. Но ведь до их родного амбара больше полумили, и как они узнали, что у ворот нашего гаража снята створка?

На следующее утро они все еще сидели на проволоке, поглядывали на проем в воротах и иногда залетали в него. Они следили за всем, что происходило днем: как кошки отправились в огород поесть свежей зелени, как Аннабель вывели из конюшни и проводили на пастбище, как Чарльз второй раз покрасил покоящуюся на земле створку. Он старательно делал вид, будто не замечает их, но они-то его внимательно изучали, сказал он. Несколько раз самец дерзко проносился почти над самой его головой, а самочка, куда более осторожная, тревожно щебетала на проволоке, точно мисс Уэллингтон.

Ну и, конечно, они поселились в гараже. Их можно было понять: высокие стропила, точно созданные для гнезда, глина для его постройки по берегам ручья, долина, полная насекомых, которые только и ждут, чтобы их поймали, и пара двуногих, видимо, как показала тщательная проверка, ничего против ласточек не имеющих.

О том, чтобы водворить створку на место, теперь не могло быть и речи. Так она и стояла, прислоненная к стенке, а старик Адамс говорил, что ничего-то мы толком сделать не умеем, Фред Ферри сообщал направо и налево, что мы не вешаем ее, поскольку не можем подогнать как следует, ласточки же влетали и вылетали, сколько им требовалось.

— И что ж будет, когда вы в Канаду уедете? — поинтересовался Эрн. Чарльз ответил, что к тому времени птенцы встанут на крыло.

Встали, и еще как! Неделю за неделей — когда нам необходимо было столько сделать! — мы наблюдали, как строилось гнездо, словно крохотная церковная кафедра под самой крышей, уютно примостившаяся на стропиле; как откладывались яички и затем насиживались. Птенцов вылупилось четыре, и тут стало ясно, как умно было выбрано место для гнезда. Они облюбовали стропило, которое смыкалось с балкой, протянувшейся во всю длину гаража, так что четверо птенчиков, еще не научившись летать, могли выбираться наружу, сидеть рядком, словно на трапеции, и следить за тем, что делалось в саду. Более того, указал Чарльз, если бы они сорвались, то упали бы в каноэ, подвешенное под ними на веревках. Такие предусмотрительные родители!

Бесспорно, бесспорно, хотя мы несколько перестали умиляться, когда как-то днем, собравшись потренироваться на реке, спустили каноэ на пол и увидели, как они его изукрасили изнутри. Четверо птенчиков сидели над ним, знакомились с миром… Впрочем, как сказал Чарльз, оно хотя бы уберегло машину.

А где же, можете вы спросить, все это время были кошки? Да в каноэ, если им предоставлялся случай. Они забирались на крышу машины, оттуда перебирались в каноэ и усаживались, занимая обе секции. До ласточек они добраться не могли, а те это прекрасно понимали и не обращали на сиамов ни малейшего внимания. Мы тоже не беспокоились: против обыкновения, нам хотя бы было известно, где обретается наша парочка, — зато Эрн Бигс пережил настоящее потрясение, когда увидел их там. Он заглянул узнать, нет ли у нас какой работки. Я отправила его к Чарльзу, который возился в гараже, а он услышал, как ласточки щебечут, и задрал голову.

— А там эти кошки, — докладывал он позже в «Розе и Короне», — рассиживают себе в лодке, точно полинезийцы какие-нибудь.

И как будто он к этому добавил, что, зная нас, не удивился бы, коли б они выплыли на чертовой лодке из гаража.

А мы продолжали готовиться. Повесить створку на место мы не могли, но дел все равно оставалось невпроворот. Привести в порядок сад, изучить карты и собрать снаряжение, а мне так еще подзаняться верховой ездой.

Обойтись без этого я никак не могла. Мы намеревались навестить наших двоих друзей на их ранчо в Альберте, и я прекрасно знала, что Чарльз, пусть в последний раз он садился на лошадь неизвестно когда, все равно, как и в прошлый раз, лихо вспрыгнет в ковбойское седло и поскачет по склону, будто всю жизнь провел в этом седле. А еще я прекрасно знала, что мне, хотя я каждую неделю обязательно каталась верхом в нашей Долине, и мечтать нельзя, чтобы сравниться с ним.

Когда мы последний раз были там, на одном ранчо мне одолжили толстенькую кобылку по кличке Шеба, имевшую привычку умело сворачивать свое седло набок. Так что мне приходилось приноравливаться к перекошенной посадке — чтобы выравнивать седло после очередных ее козней. Я понятия не имела о том, как подтягивать подпругу. Впрочем, все это особого значения не имело: она и я, обе, знали, что, и опусти я на минуту поводья, опасность исчезнуть за горизонтом мне не угрожает.