Пояс Койпера - [30]

Эдуард Владимирович придвинулся ко мне вплотную, от слащавого запаха его одеколона меня начало мутить.

— И что же вы предлагаете?

Я и сам не знал, предлагаю я что-то или брежу наяву, только остановиться уже не мог. Поднялся на ноги, отошел ближе к окну. Встал, как за щитом, за спинкой кресла. Говорил горячо и, наверное, сбивчиво, но Котов понимал меня с полуслова. Рекламную кампанию надо организовать так, чтобы она ни в малой степени не выглядела рекламной, просто люди делятся друг с другом новостями. Сотрудников для нее набирать по контракту с условием, что несколько раз в день в определенный для каждого час они будут рассказывать своим знакомым о преимуществах того или иного якобы купленного ими товара. Афишировать свою деятельность им будет строго запрещено, в то время как контроль над ними можно осуществлять с помощью включенного во время сеанса мобильника. Проверять не каждого, такой необходимости нет, а выборочно, дисциплину поддерживать строгостью штрафных мер и записанных в контракте санкций. Что ж до эффективности сарафанной рекламы, о ней легко судить по уровням продаж, но заранее можно сказать, что цифры не разочаруют.

Все! Закончив импровизированную речь, я протянул Филу стакан. Подмигнул, мол, оцени, каков бред, как мастерски я впарил его этому придурку. Но Феликс не повел и бровью, более того, на его губах проступила довольная улыбка.

Только теперь, вспоминая подробности того зимнего вечера, я начал кое-что понимать. Похоже, Феликс уже тогда знал, что в обществе, где все измеряется деньгами, в любой шутке есть только доля шутки, остальное легко может оказаться гнусной правдой. Идея лишь на поверхности выглядела абсурдной, да и абсурд в России обеспечивает высокую норму прибыли, не меньшую, чем распил бюджета и торговля наркотиками. Безответственная выходка достала своего создателя бумерангом!

Прикосновение к руке Анны вернуло меня к действительности. Ее пальцы были холоднее льда.

— Ты… ты меня не бросишь?

В поисках свежего носового платка выложила из сумочки мобильник. Я взял его и набрал собственный номер, дождался, когда в кармане запиликало, и отключился.

— Тебе надо на время исчезнуть из города, я сам тебя найду. Да, кстати, как твоя фамилия?

Ее губы разлепились, и она едва слышно выдохнула:

— Виктимова.

Правду говорят, если уж лыко, то обязательно в строку! Не великий знаток английского, я знал, как на этом языке звучит слово «жертва».

На улице уже зажигали фонари. Длинный, как жизнь, день подходил к концу. Суетный город погружался в короткую, как жизнь, ночь. На бульвар, совершить перед сном моцион, выползали истомленные жарой пенсионеры. Из окна дома напротив доносилась музыка. Аня семенила за мной, как коза на веревочке. Остановившись, я протянул ей сигареты.

Она покачала головой и жалобно улыбнулась.

— Хочешь, поедем к тебе…

Я продолжал ее молча разглядывать. Аня смутилась. Что еще могла она предложить, обретаясь на дне помойки, где за все приходится платить?

— Аванса не требуется, хотя мысль здравая! Мы к ней еще вернемся.

Добр был несказанно, позволил лишь себя на прощание поцеловать. Целомудренно, в щечку. И даже сам ее по-братски приобнял, не мог сдержаться. Надеюсь, это не было ей так уж неприятно.

— Не переживай, все будет хорошо!

И Анька пошла по бульвару, а я остался стоять. Смотрел ей вслед и не знал, плакать мне или смеяться. А как было бы здорово воспользоваться ее великодушием! Рассевшиеся по скамейкам с ногами малолетки лизались, посасывая пиво, воображали, что это и есть взрослая жизнь, а я все смотрел и смотрел и думал, что прав Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приручили. И тысячу раз за тех, кого подставили! Потащил из пачки губами сигарету, как вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Человек на пределе возможного чувствует еще и не такое, страсть как не люблю, когда мне буравят глазами спину.

Обернулся. У стеклянной стены кафе через дорогу в свете переливавшейся огнями рекламы курила барменша. Длиннющий чертов день отказывался кончаться. Можно было наплевать и уйти, я вернулся. Не говоря ни слова, остановился напротив. Так же молча она открыла передо мной дверь и прошла к стойке бара. Привычным движением отмерила и налила в стакан пятьдесят граммов водки.

— Что, облом?..

— Слушай, — не выдержал я, — не лезь не в свое дело, и без тебя тошно!

Она была мне несимпатична. Не потому, что немолодая и уставшая, что-то мрачное было в ее облике, в смотревших на меня темных, грубо подведенных глазах. Свои способности обольстителя я никогда не переоценивал, но мелькнувшая мысль была единственным объяснением происходящего. Люди в массе своей не видят себя со стороны. И слава Богу, иначе доходы церкви от отпевания значительно бы сократились.

Закусила верхнюю губу.

— Пей! Я загадала: если вернешься, скажу.

Я выпил. Вытряхнул для нее из пачки сигарету. Она вертела ее в пальцах, продолжала о чем-то размышлять.

— Ну?

— Может, и не стоит говорить, но раз уж так вышло… — Замолчала, после паузы продолжила: — Бабка моя по матери была ведунья. Я тогда гуляла с Витькой, он был мне вроде как жених. Увидела нас старуха, отозвала меня в сторонку и говорит: мужик на белом свете не жилец! Тень смерти впереди нее бежит. Приглядись, увидишь. Об этом писал еще этот, кому врачи клятву дают…