Пояс Богородицы - [87]

Гусиное перо прорвало бумагу, когда король поперек прошения Олельковича резким движением написал одно слово — "Отказать!".

Потом посмотрел холодным и твердым взглядом в глаза канцлера:

— Некогда я пожаловал землю и замок отцу нынешнего московского беглеца князя Бельского. Отдайте распоряжение: навсегда смести этот замок с лица земли. Князей Ольшанского и Олельковича казнить публично на площади

1 июня

…На берегу быстрой речки Вильняле, на большом зеленом лугу, где по праздникам пировал простой народ, мастеровые сколотили из свежих пахнущих сосновых досок высокий помост. Посередине помоста высился массивный дубовый пень, в который уголком была воткнута блестящая на солнце секира палача.

Народ, столпившийся вокруг, жевал пряники, посмеиваясь и оглядываясь в ожидании, когда привезут приговорённых.

Наконец, вдали послышались возгласы: "Расступись, расступись!" И в толпе образовался коридор, сквозь который медленно двигалась окруженная пикейщиками телега с осужденными.

Олелькович сидел на корточках, закрыв лицо руками, и рыдал. Князь Иван Ольшанский стоял, гордо выпрямившись, бледный, неподвижный, и был занят только одним — борьбой с ужасным, подавляющим страхом, который охватил все его существо.

Телега приблизилась к эшафоту, и Олельковича, взяв под руки, стали возводить на него, что давалось с большим трудом, потому что ноги у Михайлушки отказали и волочились по ступенькам. Когда глашатай начал читать приговор и публика внапряженном ожидании утихла, стало слышно детское всхлипывание Олельковича. Палач надел на его голову черный капюшон, а его помощники опустили князя на колени перед колодой.

Палач, большой, сильный и высокий, взмахнул топором, раздался короткий, глухой стук, и голова Олельковича упала в плетеную корзину, стоящую рядом с пнем.

Князь Иван Ольшанский, преодолевая ужас, выпрямился и сам поднялся на эшафот.

С этого возвышения ему была видна вся толпа людей, головы которых доходили, казалось, до самого горизонта.

И вдруг в первых рядах этой толпы Ольшанский увидел молодую стройную женщину, всю одетую с ног до головы в черное.

В руках она держала маленький букетик голубых полевых цветов.

И вдруг Ольшанский вспомнил.

"Мне будет легче умирать с мыслью, что я совершил хоть один добрый поступок в своей жизни и обо мне кто-то помнит — я ведь на самом деле очень одинок в этом мире.."

Девственная жена князя Федора сдержала свое обещание.

Князь обвел толпу взглядом.

Здесь не было ни его жены, ни детей, ни кого-нибудь, кого бы он знал.

Князь посмотрел на Анну и улыбнулся.

И вдруг он почувствовал, что впервые в жизни мерзкий, скользкий, леденящий душу страх исчез.

"Боже мой, как хорошо и приятно жить на этом свете! — подумал князь Иван Ольшанский и положил голову на плаху.

6 июля

…Весь поселок боброловов собрался на берегу Березины, чтобы поглазеть, как сносят княжеский замок.

Даже Никифор Любич, с трудом передвигая ноги, приплелся сюда.

Впрочем, ему было легче — его поддерживал под руку приехавший после трехлетней отлучки сын.

— Как идет твоя учеба? — спросил Никифор.

— Мне очень, повезло, отец. Моим учителем является великий Леонардо, кроме того, мне посчастливилось повстречаться с необыкновенными итальянскими мастерами, мессирами Джотто и Микеланджело.

Ах, папа, если бы ты увидел их полотна — это неподражаемые произведения искусства.

— Так ты учишься живописи? — спросил Никифор.

— М-М-м, не совсем, отец. Мастер Леонардо — большой специалист в военном деле, перед самым моим отъездом он показывал мне совершенно гениальную идею постройки башен и бастионов, неприступных для врага.

— Вот как? — усмехнулся Никифор. — Посмотри вниз. Какими бы ни были башни и бастионы Горвальского замка, они будут снесены вовсе не осаждающими воинами, а обыкновенными мастеровыми, разбирающими руины.

Сильный взрыв прозвучал в эту минуту, и сорок бочек пороха, заложенные под основание Горвальского замка, взорвались одновременно.

— Какое печальное зрелище! — воскликнул Никифор. — Я никогда не любил этого замка, и все же грустно смотреть, когда, сносится с лица земли такое красивое сооружение.

— Наверно, так должно быть в жизни, — сказал Иван.. — Все старое рушится, а на его месте возникает новое.

— Будет ли новое лучше старого?

— Непременно, отец, таков непреложный закон жизни. Где сейчас Марья?

— В Москве. Она теперь первая дама при дворе юной великой княгини.

— Она все еще служит вашей вере?

— Ты не должен об этом спрашивать. Ты обещал, что все забудешь.

— Ты прав, отец. Я не должен. Меня на самом деле совершенно не интересуют ваши дела. Меня гораздо больше интересует, какие, картины напишут в ближайшее время мастера Леонардо, Джотто и Микеланджело…

11 августа

…Утренняя звезда ярко сверкала в светлеющем небе над воротами сожженной Бартеневки. Лив Генрих Второй спокойно спал в своей пристройке и ничего не слышал. Филипп Бартенев, в рубище, босой, дремал, повернувшись лицом к стене, на обгорелых досках горницы своего бывшего дома под открытым небом.

Даже бездомные псы давно покинули это разоренное место, и только пение утренних птиц нарушало тишину.

Изможденная молодая женщина в лохмотьях с усилием приоткрыла ворота, вошла во двор и оглянулась.