Пояс Богородицы - [14]

Во-вторых, одним из условий передачи беженками в руки православной церкви весьма крупного пожертвования было сохранение в глубокой тайне подлинных имен, происхождения и прошлого всех этих женщин, среди которых было несколько юных и хорошеньких.

В-третьих, с момента возведения монастыря его обитательницы больше никогда ни с кем не общались, и потому никто не мог со всей определенностью сказать, был ли горбун Савва гомельским ребенком, найденным под воротами только что выстроенной обители, или, быть может, он грудным младенцем приехал еще вместе с беженками и лишь потом был оформлен юридически как местный подкидыш…

Даже сам Савва этого не знал и, честно говоря, никогда особо не интересовался своим происхождением, ибо с самого раннего детства был воспитан в духе постоянного и верного служения делу тайной веры и задаче созидания ее могущества. А случилось так потому, что, когда ему исполнилось десять лет, он был торжественно передан на дальнейшее воспитание из монастыря, где среди греческих монахинь прошло его светлое детство, на кладбище, в руки отца Георгия, служившего в маленькой кладбищенской церквушке.

Между монастырем и кладбищем (все на монастырских землях) находилось еще одно неуклюжее длинное и узкое бревенчатое строение — приют для кающихся грешниц, где находили пристанище женщины, которые по возрасту или состоянию здоровья уже не могли заниматься тем, чем занимались всю жизнь, либо те, которые заниматься этим больше не хотели, но и делать ничего другого у них тоже не было желания. Некоторые из них становились монашенками и больше никогда не покидали стен обители, а некоторые предпочитали приют, откуда, несмотря на полное отсутствие каких-либо запретов, женщины выйти обратно в белый свет и город Гомель сами панически боялись, потому что так странно складывалось, что, как только какая-то несчастная решалась покинуть стены приюта, ее в течение суток находили зверски убитой где-нибудь поблизости. Чтобы эта странная и жуткая закономерность стала понятной, достаточно сказать, что приютом руководил тот же отец Георгий, который на самом деле был членом тайного Братства, сыном четвертой заповеди, когда перешел к нему десятилетний Савва, и седьмой заповеди, когда шестнадцатилетний Савва покидал своего приемного отца.

Брат Георгий, несмотря на внешне неприметную, скромную должность и почти полное отсутствие контактов с внешним миром, поставлял ежедневно столько ценной, а иногда и бесценной информации, что над ее обработкой трудились трое высокопоставленных членов тайного Братства.

Дело в том, что добрый и сердечный отец Георгий любил часами выслушивать рассказы своих жилиц об их былой жизни, а потом тщательно записывал все имена, фамилии и разговоры их бывших приятелей и клиентов, относясь одинаково внимательно ко всем россказням, потому что никогда не известно, что из этого просто досужий вздор, а что содержит в себе такие тайны, которых порой нельзя купить и за миллионы, — ведь мужчины, да еще выпив пару кружек доброго пива, так охотно рассказывают своим случайным уличным подружкам обо всем, что знают, в полной уверенности, что никогда больше их не увидят, а те из их рассказов и так ничего не поймут и не запомнят…

А уж тем более нечего и говорить о том, какие тайны порой узнавал отец Георгий на последней исповеди, незадолго до переселения очередной жилицы из длинного узкого дома в маленький узкий гробик, а затем всего несколько шагов за ограду — и вот он, вечный отдых на тихом монастырском погосте…

Таким человеком был приемный отец и учитель горбуна Саввы, и именно у него Савва брал первые уроки великой и тайной науки о том, как следует правильно выслушивать людей и как научиться делать глубокие выводы и извлекать ценные алмазы тайного знания из всей той чуши, которую они постоянно несут.

В тринадцать лет Савве случайно удалось подслушать забавный разговор двух жилиц приюта на тему, которой они никогда бы в его присутствии не затронули, и тут его осенила гениальная мысль: гораздо больше можно узнать, не расспрашивая людей Потому что они при этом всегда настораживаются и говорят не всю правду либо просто лгут), а подслушивая их разговоры. Но подслушивать не всегда есть возможность, значит — что? Значит, надо сделать так, чтобы находиться явно и открыто среди людей, но чтобы они твердо были уверены, что ты совершенно глух и ничего не слышишь. Он немедленно поделился этой идеей с отцом Георгием, который счел ее очень перспективной для характерной внешности мальчика, и можно сказать, что с этой минуты начался долгий путь Саввы к мастерскому постижению им искусства лицедейства самого высокого класса, которое справедливо принесло ему впоследствии известность и почет среди членов тайного Братства.

Никто даже не может себе представить, как упорно трудился Савва с самых ранних лет своего отрочества.

Господь, как бы желая возместить уродство его тела, наделил Савву недюжинным умом, выдающимися способностями и великолепной памятью.

Савва свободно владел несколькими языками с детства и потом, в зрелые годы, умножил эти знания. Он превосходно знал греческий — на этом языке он учился говорить в монастыре, русский и польский — в процессе ежедневного общения с жилицами приюта и благодаря книгам, которых у отца Георгия было в достатке. Он свободно читал по-латыни и к тому же в свое время прошел краткий полугодичный курс медицины и приготовления различных зелий (как ядовитых, так и лечебных) у знаменитого лекаря и члена Высшей Рады Братства доктора Корнелиуса Моркуса, который очень хвалил его трудоспособность и ум. Наконец, он целых два года обучался мастерству лицедейства в лучших труппах бродячих комедиантов Великого княжества Литовского и королевства Польского. Когда в семнадцать лет он стал полноценным членом могущественного братства людей, исповедующих тайную веру, и в звании брата первой заповеди получил свое первое задание, он был полностью к нему подготовлен, а потому выполнил его блестяще. Следом пошло второе, третье, пятое и десятое, и с каждым новым заданием Савва обогащался опытом и знаниями. Однако он всегда и везде играл роль глухонемого, будь то уличный ободранный, попрошайка или разодетый в шелк и бархат богатый, неизлечимо больной иностранный вельможа, в зависимости от того, какую задачу следовало выполнить и в чьи тайны проникнуть.