– Робин? Что ты здесь делаешь? Кто это?
– Друг, он привез меня сюда.
– Откуда ты узнала, где меня искать? За тобой следили? – Я увидела в лунном свете, что правый глаз у нее опух. Похоже, недавно ее кто-то ударил.
– Никто за нами не следил. Это долгая история, сейчас нет времени рассказывать. Я приехала, чтобы отвезти тебя к Бьюти.
– К Бьюти?
– Да. Она в больнице Барагвана. У нее был сердечный приступ.
Номса замерла.
– Сердечный приступ? Когда?
– Несколько дней назад. Она жива, но ей никак не становится лучше. Нельзя терять времени.
Новость не подстегнула Номсу, как я того ожидала. Она не бросилась действовать, не согласилась, что нельзя терять ни минуты. Напротив – опустила голову и вздохнула.
– Мама не хочет меня видеть.
– Хочет, я знаю!
– Нет. Она не пришла встретиться со мной. Это ее выбор, я должна уважать его. Если я сейчас приду, ее состояние может ухудшиться…
– Я не отдала ей письмо! – выпалила я.
– Что?
– Не отдала. Я его спрятала, потому что не хотела, чтобы ты отняла у меня Бьюти и увезла в Транскей. Но она его нашла в моем тайнике и прочитала, оттого у нее и случился приступ. Вот. – Я порылась в ранце, вытащила письмо и отдала Номсе. – Видишь? Оно до сих пор у меня.
Номса взяла письмо, даже в темноте я увидела, как блеснули у нее глаза.
– Она не получила мое письмо? Потому и не пришла?
– Да.
Номса какое-то время молчала.
– Ты решила, что я увезу Бьюти в Транскей?
– Да. Зачем еще тебе хотеть с ней встретиться?
– Ты не знаешь, что в том письме?
– Нет. Я учусь говорить на коса, но читать не очень умею. А что? О чем это письмо?
Если Номса и не думала забирать Бьюти, зачем тогда она приходила?
Номса развернула письмо и начала читать тихим, странно невыразительным голосом:
Дорогая мама,
Мне надо тебя увидеть.
Я решила уехать в Советский Союз, чтобы завершить подготовку. Попасть в число избранных – большая честь, но я знаю, что в стремлении стать сильным бойцом мне придется полностью отказаться и от тебя, и от всего, чему ты меня учила. Есть вещи, которые придется сделать, ужасные вещи; погибнет множество людей. Несколько акций, в которых я уже участвовала, не дают мне спать по ночам и заставляют задаваться вопросом, кто я и кем становлюсь. Больше всего я боюсь, что однажды проснусь человеком, которого ты не узнаешь, или того хуже – человеком, которого ты не сможешь любить.
Номса прервалась, я неотрывно смотрела на нее. По лицу девушки ползли слезы, она нетерпеливо смахнула их и продолжила читать:
За мной следят мои же соратники. Они подозрительны и сомневаются в моей преданности, потому что я имела наивность поделиться с ними своими сомнениями. Предателей убивают, поэтому во время встречи нам придется быть очень осторожными.
Если ты не придешь, я буду знать, что ты отступилась от меня, и обвинять тебя не стану. Тогда я уеду в Москву без колебаний, потому что если ты считаешь, что меня уже нельзя спасти, то я соглашусь с тобой и пойду дальше по дороге, которую выбрала год назад.
Я люблю тебя.
Номса
Когда Номса замолчала, я тоже заплакала. Все это время я ошибалась. Все мое вранье с целью удержать Бьюти было впустую – Номса не собиралась увозить ее.
– И когда она не пришла, ты решила, что она больше тебя не любит?
Номса всхлипнула. Говорить она не могла, просто кивнула.
– Прости меня, Номса. Она пришла бы тогда в парк, если бы не я. Если бы я отдала ей письмо, ее ничто бы не остановило. Ничто. Я во всем виновата.
Номса подняла на меня мокрые глаза, и я увидела, что она заблудилась, запуталась, что ей нужен якорь, за который она смогла бы уцепиться, – ее мать. Было очевидно, что ее так и раздирает изнутри, и, сколько ни пытается, найти решение она не в силах.
– Ты правда так думаешь? – спросила Номса. – Что она пришла бы?
– Да, я точно знаю!
Я быстро достала из ранца дневник Бьюти. Я предполагала, что Бьюти записывала, как ищет Номсу, рассказывала, как любит дочь, что никогда не отступится от нее. И я помнила, что Бьюти написала в своем письме ко мне. Что она знает свою дочь достаточно хорошо и понимает: Номса наверняка мучается, хорошо ли она поступает, правое ли ее дело.
– Вот.
– Что это?
– Дневник твоей мамы. Там все, что тебе надо знать. Все, чего хотела Бьюти, – это найти тебя.
Номса смотрела на дневник, словно боялась открыть его. Наверное, ей казалось, что покуда не знаешь содержания, еще можно верить, что дневник подтвердит все, в чем ты так отчаянно нуждаешься. Или думала, что дневник лишь сделает больнее. Потом пролистала страницы.
– Много написано.
– Да. Дневник ты можешь почитать позже. Сейчас нам надо ехать.
– Куда?
– В больницу. Неужели не понимаешь? Еще не поздно.
– В каком смысле?
– Ты хотела поговорить с матерью до отъезда, и ты еще не уехала. Если… если Бьюти еще жива… если она очнулась… тогда ничего не поздно. Ты увидишь ее, поговоришь с ней, спросишь совета, и она скажет тебе, как правильно поступить…
Я умолкла. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. У Номсы был все тот же печальный вид поверженного человека.
– Что?
– Слишком поздно.
– Нет, нет. Не поздно. Она жива, я знаю, что жива, и…
– Я вышла замуж за Лихорадку.
– Что?
– Не встретившись с матерью, я решила, что она отвернулась от меня. А Лихорадка был рядом. И заботился обо мне. В день марша он спас меня от полиции, спрятал в надежном месте. Обеспечил лечение, а потом вытащил Фумлу из тюрьмы. Он единственный оставался со мной все это время, и… – Ее голос сорвался.
