Повязанные кровью - [55]

- Сколько ты хочешь, чтоб убраться отсюда? - сердито нахмурился Афонин.

И в этот момент Борис совершил ошибку, как оказалось в дальнейшем. Совершенно автоматически ответил.

- Сто тысяч долларов.

- Сколько?! Сто тысяч?! Почему именно столько?

- Ну, Максим Иванович, именно столько пообещал мэр Москвы за сведения о людях, покушавшихся на вице-мэра.

- Да я-то тут при чем? - откровенный страх метнулся в глазах депутата. - Ты что, парень, чердак у тебя поехал?

- Так моя - то покалеченная жизнь, Максим Иванович, не хуже чем вице-мэра. - попытался вывернуться Борис. - Я её и оцениваю во столько же.

Оказалось, что в квартире они не одни - хуже того: получилось, что их подслушивали, в двери с витражом постучали и Афонин торопливо извинился.

- Подожди минутку, это жена, мы на дачу собираемся, сейчас договорим.

Он нырнул за стеклянные двери, из-за них не доносилось ни звука и Борис понимал, что всю игру провел из рук вон плохо, и что самое лучшее было бы сейчас ретироваться, не прощаясь.

Но Афонин вернулся неожиданно в приподнятом и дружеском настроение.

- Знаешь, Борис, а ты мне понравился, черт тебя дери! Нахальный ты, конечно, и беспринципный парень, но такие тоже нужны в борьбе! Мы так сделаем. Мне надо уехать на дачу, поедешь со мной и завтра мы там на природе обо всем спокойно потолкуем. Место я тебе найду. Сейчас жена соберется и едем!

Борька понимал, что предложение это скорее всего пахнет ловушкой, но присутствие жены его несколько успокаивало.

Тем более, что жена Ляля оказалась ещё моложе, чем сам Борька веселенькая вертихвостка, которая и на дачу отправлялась, вся увешанная золотыми цепочками, браслетами и кольцами на каждом пальце. Афонин вызвал свою машину, они спустились вниз и по дороге депутат прошептал Борьке на ухо, что о делах при супруге говорить не следует - она, видите ли, сущий ребенок.

О делах не говорили ни в машине, ни на даче, где уже были готовы шашлыки, которые откушали в узкой компании, а Борька быстро сомлел и его препроводили во флигель, где уложили на пышную, деревенскую перину, на которой он мгновенно заснул.

А проснулся - в подвале, на надувном матрасе, и как произошло это перемещение, как он даже его не ощутил, Борька осмыслить не мог. Да и не пытался он что-либо осмысливать, поскольку исходная позиция была очевидна; его вычислили ещё в московской квартире депутата, на даче чем-то опоили и без всяких затруднений заточили в подвал. И едва он это осмыслил до конца, как двери подвала раскрылись и ничего не успев увидеть, Борька почувствовал, что его ударили ногой, обутой в сапожище - точно в грудь. Он слетел с надувного матраса и заверещал.

- Не бейте меня! У меня очень низкий порог болеустойчивости! Я могу умереть от укола иголкой!

- Не подохнешь! - пообещал ему из темноты один мужик , а второй радостно засмеялся и Борю взяли в крутой оборот, досталось так, как ни разу в жизни не доставалось, на что уж в пятом - восьмом классе у них случались жестокие драки с Фаридом. Били его и руками и ногами, прикладывали головой о стенку, но в конце концов мордобойцы притомились и ушли.

А Борька тихо засмеялся - все было как раз наоборот. Неизвестно какая была у него нервная система, непонятно какой у него был организм, но вот как раз физической боли он боялся меньше всего, безтрепетно ходил к зубному врачу, едва не помер в тринадцать лет потому, что не замечал боли воспалившегося аппендикса, а однажды на спор проткнул ляжку вязальной спицей и при этом пел "Легко на сердце от песни веселой!", не ошибившись ни в одной ноте, ни в одном слове и не потеряв ритма. Но секрета этого не знал никто - Фарид в первую очередь.

Борис понимал, что он получил первичную обработку, стандартное начало для подавления воли и выучке к послушанию. По гестаповско-чекистской логике, теперь должны были последовать пытки голодом и жаждой, угрозами и повтором избиений, пока человек не превратится в животное, или категорически в другую личность, поскольку первую из него - выдавили; о системе допросов с пристрастием Борис тоже читал литературу. Однако, читал и как ей противостоять - надо отключаться и заставить себя смотреть на себя же будто со стороны. А ещё советовали опытные авторы соответствующей литературы, можно так настроить свою психику, чтоб от боли и бессильной ярости истязателей - получать удовольствие. При тренировках - добиться этого можно был, да жаль, что Борис не предусмотрел фатального поворота в своей судьбе и к этому моменту необходимых тренировок не проводил. Короче сказать при втором разминочном избиение, он уже вопил по настоящему, без игры, поскольку его били плетками-нагайками, но опять же кости остались целы, кровища не хлестала и Борис смекнул, что убивать его не собираются, а готовится Большая Беседа, которую проведут люди солидные, обличенные возможностью принимать кардинальные решения.

До пыток голодом и жаждой дело не дошло.

Дырка вентиляции едва светилась, (что означало вечер) когда все те же мордобойцы, изображая вежливость носорога, пригласили Бориса выйти из камеры, подняться по короткой лестнице и представиться в зале с камином мужчине сидевшем в глубоком кресле и - поздороваться с Афониным.