Повторение пройденного - [11]

Меня удивило и растрогало это обыкновение говорить «У Матросова», «К Матросову», как будто речь шла о живом человеке.

— Я был в тех местах сразу после войны, там дзот стоял.

— Он и сейчас стоит, — сказал Слава.

— Это теперь другой дзот, тот деревянный был, — сказал Виталий.

— Мы там были года два назад, на мотоциклах пытались пробраться летом, — сказал Слава. — Век не забуду этого путешествия. Километров двадцать не мы на них, а они на нас. Летом дело было, кругом сушь, а там грязь непроходимая.

* * *

Солнечный день был как награда за трудный, изматывающий марш, за распутицу и нежданные дожди. Деревья с солнечной стороны были теплые, к ним прислонялись, как к печке. С веток часто капало, капли уходили в снег, делая его похожим на решето. У самых стволов снег растаял, из проталин шел тонкий винный запах прелых прошлогодних листьев. Сейчас, днем, лес казался добродушным и прекрасным — огромные, в два обхвата ели, разветвляющиеся в причудливой пляске вершины сосен, поляны, на которых сильно пригревало солнце, частый подлесок, выбегающий на поляны. Можно было упасть на лапник, задрать голову и смотреть в небо, ничего не делать, не думать, только смотреть.

Белов с Матросовым лежали так и молчали.

Высоко-высоко плыли легкие облака, постепенно меняя очертания. Облако казалось похожим на верблюда, но горб плыл быстрее, чем сам верблюд, и постепенно уходил вперед, накрыл голову, потом к туловищу стали подтягиваться ноги, и вскоре от верблюда ничего не осталось.

— Будто и войны никакой нет, — сказал Белов.

Верхушки деревьев раскачивались — там, наверху, гулял ветер, а здесь он совсем не чувствовался.

* * *

— И чего они туда забрались воевать, — удивилась Люда, — что там немцам надо было?

— В войну, милая девушка, — сказал Веселов, — не об этом думалось. Сколько мы потопали, не приведи бог. Жалко, не давали тогда значков, а то были бы мы все международными мастерами по пешему туризму.

— А через речку мотоциклы перевозить — это мучение было, — сказал Слава, — по бревну, вода внизу, метрах в двух, а мы к мотоциклам веревки привязали и так их тащили. Добрались, увидели памятник, упали на траву и встать не могли...

— А можно разве туда по реке подойти? — спросил Веселов.

— Там речка, Чернушка эта, совсем рядом, — сказал Слава. — Мы назад тогда берегом и уходили.

— А вот скажите мне, — осторожно спросил хозяин, — зачем вы именно туда идете, а не в другое какое место? И раньше там бывали, а все идете? Мало ли мест для туристов по нашим краям, а?

Ребята переглянулись. Валера хотел что-то сказать, но Виталий перебил его.

— Н-да... — сказал он. — Я за других говорить не могу, а за себя скажу. Мне ведь уже немало лет, я войну помню, мальчишкой был. Зачем ходить туда, где другие ходили, где ты уже был, какой смысл в повторении пройденного? Но пройденное — не тобой, вот в чем дело...

— Для нас-то это не повторение, — сказал Валера, — для нас это впервые. Вот мы и идем, и мчимся на лодках, и мокнем, чтобы прийти на место и что-то попытаться понять. В себе и в том, как это было.

* * *

А в блиндаже у командира бригады шло оперативное совещание.

— Я не первый день на войне, — сказал Афанасьев, — и кое-что в этом деле понимаю. И знаю, если противник обороняется на гладкой местности, хорошо обозреваемой, если ему не за что зацепиться, то хороший артиллерийский удар обеспечивает успех наступления. Но когда, — продолжал он, — вражеская оборона на труднонаблюдаемой, пересеченной местности, да к тому же, — он посмотрел на начальника разведки, — нам плохо известны его силы, — такую оборону и с артиллерией разрушить трудно, без танков. А у нас, я так понимаю, не предвидится ни танков, ни артиллерии.

— В любом случае, — сказал Андронов, — мы поддержим вас минометами. И ждите артдивизион.

Андронов встал, давая понять, что совещание окончено.

— Можете идти, товарищи. — Афанасьева он задержал.

Они остались вдвоем в блиндаже, пахнущем гниющей корой и сырым деревом.

— Не буду тебе ситуацию объяснять, — сказал Андронов, — сам все понимаешь. — Он не мог произнести самых страшных слов, заставлял себя, но не мог, и злился на себя за это. Но пока слова эти были не произнесены, можно было делать вид, что все нормально, как всегда, как перед любым боем.

— Завтра праздник, — говорил полковник, не глядя на Афанасьева, — так ты выступи перед ребятами, расскажи им про боевые традиции, чтоб веселее в бой шли...

— Расскажу.

— Пусть твои ветераны за необстрелянными ребятами присматривают, а то ведь первый бой...

— Присмотрим по возможности.

— Мы оба знаем, что такое завтрашнее наступление, — сказал он. — Не будем в кошки-мышки играть и делать вид, что ничего не происходит.

— Не будем, — согласился Афанасьев.

— Я на смерть людей зря не посылаю!

Слово было произнесено.

— Деревню эту взять нужно. И сделает это твой батальон. Постарайся обойтись меньшей кровью.

— Многие погибнут, — сказал Афанасьев. — Зеленые они совсем, дети еще. Такие долго не живут.

Они простились. Постояли несколько секунд усталые, озабоченные предстоящей работой мужчины.

— Давай, комбат, — сказал Андронов. — Желаю удачи.

Комсомольское собрание батальона началось в пятнадцать часов на поляне. Погода переменилась, небо стало серое, сплошь затянулось облаками.