Повседневная жизнь времен Жанны д’Арк - [51]

Для того чтобы выправить картину и получить более беспристрастное представление о положении женщин, следовало бы противопоставить этим советам, свидетельствам и критике женскую точку зрения. Но именно тогда, в конце XIV в., когда появились «Книга рыцаря де ла Тур Ландри» и «Парижский хозяин», нашлась женщина, Кристина Пизанская, которая попыталась отстоять достоинство своего пола от нападок, которым оно подвергалось, и потребовать для женщины положения более высокого, чем «рабыни» мужчины. Споря с «Романом о Розе», где говорится, будто честная женщина «Этакая же редкость, как черный лебедь, она утверждала, что существует множество „порядочных женщин“, и пользовалась примерами из Библии и светской истории. Тем, кто отказывал женщинам в каком-либо уме и каком бы то ни было здравом смысле, она указывала на подневольное состояние, в котором их удерживали мужчины, препятствуя всякой возможности доступа к культуре род тем предлогом, что „слишком много зла доставляют женщинам чтение и сочинение“. Она допускала, что мужчина может требовать от жены послушания, но не до такой степени, чтобы прилюдно ее бить:

Держи жену в подобающем страхе,

Но не вздумай ее колотить…

Однако именно из-под пера мужчины жалобы и требования женщин излились с особенным пылом. В письме, адресованном им Гонтье Колю, своему собрату-гуманисту, Жан де Монтрей, который, однако же, в споре вокруг «Романа о Розе» выступал против Кристины Пизанской, излагает своего рода прозопопею справедливых обид жены Гонтье на мужа. «Прошу вас, скажите, разве недостаточно я вам покорна и во всем, и всегда послушна? Круглый год я только и выхожу из дома, что в церковь, да и то только после того, как смиренно испрошу у вас на то разрешения. Вам же, напротив, позволено по собственной воле днем и ночью разгуливать где вздумается и проводить время за игрой в кости или шахматы. Дай-то Бог, чтобы вы, против собственной совести, не наделали еще большего зла (я думаю о том, чему вы вполне достаточно и более чем достаточно, – мне стыдно об этом говорить, но я все-таки скажу, – платите дань, и что прекрасно показывает ваше равнодушие и ваше презрение…). Что сказать о доме и о расходах на него? Если бы я их не ограничивала, тогда как вы отличаетесь, если не сказать большего, столь великой щедростью, все шло бы совсем по-другому…

Вот так, вот так мы, ни в чем не повинные женщины, всегда будем проклинаемы этими мужчинами, которые думают, будто им все дозволено, и нет на них законов, тогда как нам ничего не полагается. Они пускаются в разгул и разврат, а нас-то, стоит нам только чуть повести глазами в сторону, обвиняют в супружеской измене. Мы – не жены и не подруги, но пленницы, захваченные у врага, или купленные рабыни. В своем доме эти сеньоры не довольствуются заботливо приготовленным завтраком с утра и обедом вечером; ночью им требуется роскошная постель, они всегда должны иметь под рукой такую одежду и белье, какие им нравятся, не то в тавернах, на перекрестках и в позорных местах, о коих умолчу, они грызут и оскорбляют нас, терзают нас, обвиняют нас, то и дело требуя от нас того, чего сами нам не дают. Они строги к другим, снисходительны к себе: это неправедные судьи…»

ГЛАВА IX. РЕЛИГИОЗНАЯ ЖИЗНЬ И РЕЛИГИОЗНОЕ ЧУВСТВО

Церковь во Франции в начале XV в. Великая Схизма. Университет и общественная жизнь. Тип прелата-политика: Пьер Кошон. Упадок дисциплины и нравов. Религиозное чувство: фамильярность и реализм культа святых. Религиозная эмоциональность: народные проповедники; страсти и образ смерти. Отклонения от религиозного чувства: магия и колдовство

Средневековое общество было преисполнено христианской веры, и не было ни одного аспекта частной или общественной жизни, который не был бы пронизан религиозным чувством. Но почитание духовенства удивительным образом сочеталось с глубоким антиклерикализмом; карикатуры на священников или монахов составляли один из наиболее постоянных сюжетов средневековой литературы, сами проповедники не упускали случая привлечь внимание слушателей, критикуя злоупотребления или пороки, чернившие чистоту Церкви.

Этот постоянный контраст еще усугубляется в последнем веке Средневековья. Церковь переживала глубокий кризис, материальный и моральный одновременно, и яростные нападки, на нее обрушивавшиеся, казалось, уже предвещали протестантскую реформацию; но именно из-за этого кризиса французская Церковь стремилась играть главенствующую роль как в светской, так и в духовной жизни. Проявления веры говорят об экзальтации и об утонченности религиозного чувства; но в практике богослужений сверхъестественное проявлялось в наиболее человеческих, а иногда и предельно материальных формах.

Великая Схизма[31] привела всю Западную Церковь в величайшую растерянность: кто из двух пап, с 1376 г. оспаривавших друг у друга тиару, был истинным наместником Бога на земле? Поначалу правительства заняли позиции, отвечавшие их политическим интересам: король Франции и его союзники признали авиньонского папу, тогда как Англия и Германия высказались за римского понтифика. Но благочестивые души, которым больно было видеть, как делят одежду Христа из единого куска ткани, задавались страшными вопросами: чего стоят таинства, совершаемые священниками, принадлежащими к тому и другому лагерю? Не рискует ли половина христианского мира навлечь на себя вечное проклятие?