Повседневная жизнь времен Жанны д’Арк - [50]

Границы куртуазной и иной любви и в самом деле были предельно размытыми. Автор «Маленького Жана де Сентре» предоставляет нам постоянно сомневаться в природе отношений между госпожой де Бель-Кузин и ее рыцарем, которому она дала ключ от своей комнаты. Двусмысленность заходит еще дальше в исповеди дамы, обвиненной в преступных отношениях с неким сеньором: «Клянусь тем, что сейчас приму (Святым Причастием) и осуждением собственной души, он ни о чем меня не просил и делал со мной низостей не более, чем зачавший меня отец; я не говорю, будто он не спал в моей постели, но в этом не было ничего плохого, и ни одной дурной мысли у нас не было…» И потому, если, как в любую другую эпоху, и происходили любовные драмы, в те времена для преступницы нередко находились смягчающие обстоятельства: рыцарь де ла Тур Ландри приводит своим дочерям в пример трех женщин, две из которых были осуждены бесповоротно за то, что имели слишком много платьев или раскрашивали себе лицо, а что касается третьей, «которая несколько раз спала с оруженосцем» – раз десять или двенадцать, уточняет он, – то она отправилась в чистилище. Правда, дама эта исповедовалась в, своих грехах, «потому что если бы она не исповедовалась как следует, она была бы осуждена».

К мужской неверности относились еще более снисходительно, – должно быть, потому, что авторы наши были мужчинами… Среди «заповедей» для женщин «Парижский хозяин» после благочестия, целомудрия, любви и послушания мужу называет искусство «мягко образумливать того, если он пытается шалить…», и де ла Тур Ландри рассказывает нам поучительную историю женщины, которая, зная об изменах мужа, далеко заходила в своем смирении, потому что, «когда он возвращался после своих шалостей, он находил зажженную свечу, воду и чистое полотенце… и, когда он возвращался, она ничего не говорила, только просила его вымыть руки». Ее кротость в конце концов подействовала на мужа, который перестал грешить и, – заключает рыцарь, – «вот вам хороший пример того, как любезностью и послушанием можно лучше наказать и обезоружить своего господина и повелителя, чем грубостью и суровостью». И все же он соглашается с тем, что муж не должен слишком сердиться на жену за то, что она ревнует, «ибо мудрец сказал, что ревность придает терпкость любви, и я думаю, что он прав».

Но оба наши автора, и тот и другой, придают огромное значение внешнему виду женщины или молодой девушки. Они не должны делать ничего такого, что притягивало бы к ним внимание, избегать всего, что могло бы показаться вызывающим или хотя бы слишком привле­кательным. Рыцарь рассказывает дочерям, что в молодости он едва не женился в первый раз на благородной девице, но, найдя ее слишком приветливой, отказался от своего намерения. По улице женщина должна идти «держа голову прямо, недвижно опустив веки, и видеть прямо перед собой четыре туазы дороги, и не глядеть и не бросать взглядов ни на мужчин ни на женщин, хоть налево, хоть направо». А в церкви, где нередко назначались любовные свидания, она не должна поглядывать влево-вправо, «вертя головой, словно ласочка».

Наконец, непрестанно храня подобающее ее званию достоинство, женщина должна пренебрегать непомерными требованиями моды". Конечно, нельзя от нее требовать, чтобы она хранила верность отжившим модам, – надо жить в своем веке и не отставать от других, – «но благоразумные женщины должны отступать так далеко, как только могут, и брать на себя скорее меньше, чем больше». Впрочем, «новые веяния» очень часто приходили из-за границы и глупо выглядели в другой стране. Наилучшим правилом поведения оставалось «придерживаться золотой середины для добропорядочных женщин своей страны и большей части населения королевства, в коем вы пребываете, ибо, вырядившись в новые наряды, пришедшие от иностранных женщин и из других краев, вы скорее навлечете на себя насмешки и издевательства, чем украсите собственную страну. И знайте наверняка, что те, кто первыми наденут эти наряды, навлекут на себя град насмешек». Но и самые мудрые рассуждения ничего не стоили по сравнению с притягательностью новой моды, и «сегодня, стоит только услышать, что у какой-нибудь дамы появились новое платье или новый убор, ни одна из тех, кто услышал эту новость, не успокоится до тех пор, пока не получит точную копию, и что ни день станет твердить своему мужу: „У такой-то есть такая-то вещь, которая слишком ей идет, и вещь эта слишком прекрасна, и я прошу вас, сударь, чтобы у меня была такая же“. И если муж ей скажет: „Душенька моя, если у нее это и есть, то у других, женщин не менее благоразумных, чем она, этого и вовсе нет. – Ну и что, сударь, если они не умеют устраиваться, так мне-то что за дело? Раз у нее это есть, значит, и я вполне могу эту получить и носить не хуже, чем она“. И скажу вам, что они найдут столько веских доводов, что поневоле придется им уступить и удовлетворить их желание заполучить новинку». Мы уже видим здесь вышедшее из-под пера рыцаря де ла Тур Ландри трезвое заключение, которое полвека спустя повторит автор «Пятнадцати радостей брака».