Повседневная жизнь Версаля при королях - [29]

Вот тут-то и кроется заблуждение. Конечно, французский король был не из тех, кто позволяет наступать себе на ноги, на что, кстати, никто и не покушался. Но при всей важности своей обычной манеры, он был, по существу, очень сговорчивым, податливым человеком, человеком, не любившим позерства и надутых положений. В своей частной жизни он был таким же добрым семьянином, как какой-нибудь скромный буржуа из квартала Марэ.[82]

В своих письмах (опубликованы лишь частично: более 2500 этих текстов хранится в Национальной библиотеке в Париже, несколько сотен — в испанских архивах, в Англии они составляют семь томов!) он предстает в самых разных ситуациях и ролях, но неизменно прост, немногословен, всегда озабочен интересами государства, исключительно редко суров, особенно же ласков и внимателен он в качестве деда.

Его описания свадьбы герцога Бургундского в письмах к мадам де Ментенон дают нам возможность проникнуть в святая святых королевской семьи, где мы обнаруживаем нравы, отнюдь нам не чуждые.

Воскресенье 4 ноября 1692 года. Выехав из Фонтенбло после обеда, король около пяти вечера приехал в Монтаржи, здесь он должен встретить невесту своего внука Аделаиду Савойскую.

7 октября она покинула свой Турин и вот уже почти месяц вместе со свитой в шестьсот человек находится в пути. Именно сегодня в 6 часов вечера ожидается ее прибытие в Монтаржи. Людовик устремляется ей навстречу, и прежде чем принцесса успевает выйти из кареты, обнимает ее. С первого взгляда он очарован. «Сперва говорил только я, — напишет он мадам де Ментенон, — она же отвечала мне с тем милым смущением, которое бы вам очень понравилось. Я провел ее в комнату сквозь толпу, время от времени освещая факелом ее лицо. Чрезвычайно скромно и грациозно она выдержала и это шествие, и эти вспышки света. Наконец мы вошли в помещение, где можно было помереть от тесноты и духоты…» Король показывал принцессу всякому, кто мог протиснуться, а сам следил за малейшими ее реакциями, чтобы сообщить по горячим следам свои впечатления мадам де Ментенон.

Надо полагать, эта одиннадцатилетняя девочка обладала недюжинной гордостью: маленькая принцесса не разрыдалась под бесцеремонными и любопытными взглядами толпы, не убежала в слезах.

От опытного взгляда короля ничто не ускользает, он изучает ее внимательнейшим образом: «У нее очень красивые и живые глаза; чудесные черные ресницы; очень ровный белый с розовым цвет лица; самые красивые, какие только бывают, светлые волосы; полные алые губы; крупные, не совсем ровные зубы; кисти рук очень хорошей формы, но типичного для этого возраста цвета (?). Она неловко делает реверанс и немножко похожа на итальянку; говорит она мало; она скорее мала, чем велика ростом, худенькая, как и подобает в одиннадцать лет; она совсем не смущается, когда ее рассматривают…» Затем он прибавляет: «До сих пор я держался прекрасно; надеюсь, сумею сохранить до возвращения в Фонтенбло ту непринужденность, которую мне как-то удалось обрести». И он отложил окончание письма до вечера, рассчитывая еще что-нибудь разглядеть во время ужина.

За столом бедняжка принцесса подверглась настоящему экзамену и выдержала его с успехом. Людовик XIV посадил ее возле себя. Она почти ничего не произносила, но ее гувернантка де Люд предупредила короля, что малышке советовали как можно больше молчать. В конце концов, «все, что от нее требовалось, она выполнила и проявила большую воспитанность». Тут письмо загадочно обрывается: «Не желая высказывать все, что я на самом деле думаю, я даю вам тысячу доб…» — и дальше идут две строки, замаранные, без сомнения, адресатом.

Описание вечера дополняет своим рассказом Данжо.[83] Экзамен продолжался и по выходе из-за стола, хотя девочке уже давно пора было в постель. Король увел ее к себе и внимательно рассмотрел ее фигурку, руки, плечики; чтобы убедиться в ее ловкости, он заставил ее играть в бирюльки. Когда же наконец малышка пошла к себе укладываться спать, он пошел за ней, чтобы видеть, как ее раздевают. Он был с нею чрезвычайно ласков и просил называть его не «Государь», а просто «Месье», но обращения «Ваше Величество» все-таки не отменил.

На следующий день все отправились в Фонтенбло: в окрестности Немура поджидал свою суженую четырнадцатилетний жених. Он дважды поцеловал ей руку и поместился напротив в карете. Такая бездна народу собралась на знаменитой лестнице «Белого коня» и в залах замка Фонтенбло, что было не протолкнуться.

Наконец принцессу оставили в покое, и она ужинала в своих апартаментах одна. Пока она сидела за столом, один из хранителей королевских сокровищ преподнес ей в дар от Его Величества драгоценные камни.

Как она смогла заснуть после такого дня? Непонятно! Быть может, ей снилось, что она играет в шары этими огромными, величиной с абрикос алмазами? Но, увы, отныне всем детским играм наступил конец.

С того дня, как она оказалась в Версале, король не оставляет ее своим вниманием. Решив наложить последние штрихи на ее воспитание, он сам наметил программу, которой должна подчиниться жизнь принцессы. Герцог Бургундский будет встречаться с нею раз в две недели в присутствии множества придворных. Невеста продолжит свои учебные занятия: ей предстоит научиться как следует говорить по-французски и овладеть грамматикой (что ей так и не удалось).