Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - [4]

Тот, кто принимал правила несвободы, мог наслаждаться всеми преимуществами уютной, легкой жизни, фотографической копией реальности. Эта копия как две капли воды была похожа на подлинник, и лишь очень чуткий глаз мог уловить подмену. Известный писатель и поэт Игнац Франц Кастелли (1781–1862), беззаботно проживший жизнь, легко расстававшийся с жизненными принципами, не отягчавший ни себя, ни других лишними заботами, являет собой именно такой поверхностно бидермайеровский тип, тот тип, который принимает картину за реальность. Но было и другое. Для многих мыслящих людей того времени Вена представала двуликим Янусом. В ней царили уют, всеобщее дружелюбие и мягкость, все были довольны и счастливы, и однако двое самых известных представителей австрийской культуры, Раймунд и Штифтер, покончили с собой; Шиканедер, создатель и директор Театра-ан-дер-Вин, либреттист «Волшебной флейты» Моцарта, сошел с ума, Грильпарцер всю жизнь страдал от одиночества, так и не прижившись в обществе, не создав семьи.

Бидермайер коллекционирует вокруг себя давно отжившие вещи, как бы пытаясь тем самым остановить время, вернуть ушедшее, но также и заполнить образующуюся вокруг пустоту. Такая тщательно заполненная старыми вещами пустота таит в себе взрывоопасное начало. Вещи запечатлены до карикатурности четко и ясно, поскольку именно в этот миг как никогда приходит осознание их конечности и непостоянства, их ускользающей сущности. В бидермайере, с виду таком гармоничном и безобидном, заложены все основные противоречия и трагедии эпохи — в сглаженной форме, в оставляемом им ощущении едва ощутимого напряжения. Гладкая гармония бидермайера в конечном счете оборачивается иронией — иронией вещей, которые, с одной стороны, избегают полутеней, а с другой — совершенно аллегоричны и подразумевают нечто более значительное, чем они собой представляют. Обратная сторона бидермайеровского реализма — мифологизация вещей. Вещь теряет свое утилитарное значение, взамен приобретая значение эстетическое и мифологическое. Как ни странно, именно в этой подмене функций вещи скрыты истоки модерна с его театрализацией, эстетизацией жизни и относительностью ценностей. Самое, казалось бы, традиционное течение уже несет в себе основы собственного разложения. В бидермайере заложена даже некоторая доля трагизма — в его нежелании и неспособности к самореализации. Наиболее ясно это видно на примере творчества Штифтера и Грильпарцера. Один из героев Штифтера всю жизнь пытается изобразить на бумаге одно и то же болото и так и не преуспевает в этом, неожиданно бросив рисование и найдя цель жизни в чем-то совершенно ином. Другой его герой, барон фон Ризах («Бабье лето»), всю жизнь собирает и реставрирует старинные вещи, пытаясь сохранить их красоту. И хотя сам коллекционер вызывает у читателя явную симпатию, нельзя не признать, что в самом принципе коллекционирования уже таится и насильственная упорядоченность и некоторая омертвелость. О неспособности выразить себя повествуется и в одном из лучших рассказов австрийской литературы — в «Бедном музыканте» Грильпарцера. Музыкант, претендующий на то, чтобы «играть Господа Бога», а не «Моцарта и Баха», не способен извлечь из своей скрипки даже «простейшего вальса». Заметим в скобках, что вальс, прославляемый Брионом в настоящей книге, для Грильпарцера является синонимом самого вульгарного и грубого искусства. При этом характерен сам масштаб проблемы: высшим мерилом не только в жизни, но и в искусстве для австрийского писателя остается Бог.

Брион воспринимает австрийскую революцию 1848 года как некое недоразумение, не очень-то вписывающееся в четко и гладко выстроенную им историю «прекрасной эпохи», или «Золотого времени», Вены. По глубокому убеждению Бриона, эта революция нелогична, неоправданна, немотивированна, нехарактерна для милого и безобидного австрийского характера. Но здесь мы перестаем углубляться в особенности так и не понятого Брионом странного господина Бидермайера, опровергать одни факты и приводить другие, делать строгий научный разбор, а последуем примеру самого Бриона, назвавшего свою книгу по ему одному известным причинам «Повседневная жизнь Вены времен Моцарта и Шуберта». Не следует быть чересчур дотошным и задавать слишком много вопросов, долой излишнюю серьезность, ведь Вена — это просто Вена!

Наталия Бакши

Глава первая СЧАСТЛИВЫЙ ГОРОД ВЕНА

Вена и римляне. Город-космополит. Царство гармонии. Смешение всех европейских народов. Политический квиетизм. Гурманство. Свадьба нищих. Творцы предметов роскоши. Мария Терезия и Иосиф II. Франкмасонство и Церковь. Просвещенное самодержавие. Пасквили и памфлеты. Папа в Вене. Нерешительный император. Удивительные красоты Вены. Дворцы и замки. Мода и элегантность. Этикет и простота

Судьба любого города и характер его жителей заложены изначально в его географическом положении, в окружающем его пейзаже, в том, как этот город «открывается» или, наоборот, «сопротивляется» внешним влияниям. Влияния же эти, со своей стороны, проявляются более или менее последовательно и явно в зависимости от того, насколько проницаемы внешние границы, насколько подвержена воздействию внешних факторов ментальность народа и насколько, наконец, благоприятствует либо противостоит космополитизму царящий в городе политический режим.