Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - [73]
Их насмешливая критика часто была беззлобной, кого-то они поддразнивали лишь в силу своего характера. Они потешались, например, над осевшими в городе бретонцами за то, что те коверкают французский язык, за их детскую и упорную веру в возвращение короля Артура, за их манию ссылаться на бесчисленную родню, за распространенное среди них непрезентабельное ремесло изготовителей метел[320]. Такие шутки не были ядовитыми и не влекли особых последствий (однако шуток обратной направленности не было: жонглер, который бы высмеял во Франции французов в пользу бретонцев, рисковал остаться без ушей, и жонглеры это прекрасно знали)[321].
Однако сатиры тех же жонглеров на англичан были уже совсем другими — злыми, всегда в ерническом тоне, но не без угрожающих ноток. В этом проявлялся тогда национальный дух и его непреклонность. Француз, который после XII в. не раз встречался с англичанином на поле битвы, боролся с ним не только оружием: он осыпал врага насмешками, издевался над шумными и тяжеловесными «попойками» англичан, передразнивал их речь, называл любую тарабарщину «французским языком Мальборо», при каждом удобном случае повторял старую остроту, что англичанин «хвостат», то есть имеет хвост, как у животных[322]. В 1259 г. французский король подписал с английским соглашение, положившее конец затянувшейся нормандской проблеме с выгодой для Франции; один жонглер, падкий до злобы дня, добил англичанина смехом и высмеял спесь, которая привела того к поражению. Ломаным языком, подражая этим «пустомелям», он описывает великий совет, где король Англии призывает к отвоеванию Нормандии; советники короля бахвалятся, составляя бурлескный план завоевания всей Франции, а их повелитель слепо доверяет им, как настоящий Пикрохол[323]. И французы над этим смеялись: ведь они собственными глазами два дня видели в Париже английский двор, сопровождавший своего короля. В 1264 г. король Англии, которому угрожали собственные подданные, обращается к французскому королю с просьбой помочь ему восстановить свою наполовину подорванную власть; другой жонглер использовал текст этого обращения, состряпав пародийную хартию, написанную на такой же тарабарщине, наполненную грубыми каламбурами, но на сей раз направленную и против самого короля Франции, чья политика по отношению к Генриху III, несколько бледная и вялая, была не очень популярна[324].
Таким образом, народ имел определенную позицию по отношению к иностранцам и свое мнение о том, как с ними следует себя вести. Вмешивался он, проявляя несколько более дерзкий интерес, и еще в кое-какие дела.
Между Парижским университетом и нищенствующими орденами разразилась большая ссора: парижские доктора боролись против поползновений доминиканцев и миноритов занять магистерские кафедры, имея при этом дело с сильным противником — ведь папа и французский король открыто поддерживали монахов. Магистры приводили доводы, проповедовали, вели тяжбы, писали памфлеты, составляли жалобы в суд, представляли прошения и собрали под своим знаменем белое духовенство, чьи интересы тоже оказались под угрозой из-за других притязаний нищенствующих монахов — добиться наравне со священниками права окормлять души и получать дары. Схватка была ожесточенной, она возбудила общество, и ее отголоски слышались даже на городских площадях. Жонглеры (они не были полностью бескорыстны — их нанимали, но некоторыми двигали и собственные убеждения) сочиняли поэмы, звучавшие на улицах. В 1259 г. папа Александр IV, приказав епископу Парижскому сжечь некое сочинение одного магистра университета, приговорил к той же судьбе сатиры и песни, направленные против доминиканцев и миноритов, которые декламировали и пели в столице[325]. Сам магистр был осужден по приговору папы и изгнан декретом короля; он уехал в ссылку, но еще несколько лет его судьба не переставала интересовать публику, и в обществе ходили рассказы, вызывавшие сочувствие к жертве[326].
Начались приготовления к новому крестовому походу на Восток. Его велел провести папа, распорядившийся с 1261 г. начать проповедь этого похода. Уже почти двухвековой опыт крестовых походов научил, как следует читать подобные проповеди, и доминиканец Гумберт Римский, советник короля, написал руководство по этому предмету; теперь уже не забывали, что наравне с вельможами и правителями надо убеждать и народ, и вот жонглер Рютбёф несколько лет использовал свой талант для сочинения различных поэм, рассчитанных на широкое распространение, убеждая христиан помнить о своем долге по отношению к Востоку, создавая культ героев, отправившихся в Сирию защищать церковь и погибших, вдохновляя в слушателях преданность святому делу и прививая им стремление к самопожертвованию; народ должен был осуждать и порицать эгоизм тех рыцарей, что заботились исключительно о личных удобствах и своем удовольствии, должен был поддерживать планы короля и церкви.
