Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - [52]

Он идет к священнику и просит его огласить предстоящий брак. На то, чтобы сыграть свадьбу, у него в кармане всего десять су, и он занимает деньги у друга, обещая вернуть долг из свадебных подарков.

И вот он покупает булавки и украшения. Играют свадьбу. На следующий день новобрачным приносят подарки: хлеб, вино и в самом деле деньги, которых однако не набирается и восемь су. Присутствующие кумушки говорят: «Вот хороший подарок, чтобы купить горшок и сковородку — это первое дело». Им подарили также поросенка и двух кур; в их маленькой каморке поросенок принимается копаться рылом, куры — скрести пол. Простая женщина, у которой они снимают жилище, грубо заявляет им, что если нет дома, нечего заводить скот. Новобрачная начинает плакать и рыдать: «Ах, — говорит она мужу, — если бы я могла уйти отсюда, если бы у меня был участок, дом и свинья!» и он, и она продают все свои носильные вещи и белье, чтобы купить дом, где у них наконец будут кровать и ларь.

Но пришлось еще и занять денег у ростовщиков. Через год жена, уже беременная, болеет. Муж идет работать и трудится в поте лица целый день. Возвращаясь, он подливает масла в огонь: «Ах, — срывается у него с языка, — зачем я женился!» Жена в ответ: «Как это, наглый висельник? Что вы говорите? Уходя из отчего дома, я взяла с собой красивые платья, хорошую шубу, хорошее сюрко, хороший плащ. Вы все это продали, все заложили, все промотали! Да пусть вас за это сунут в петлю!»

Такой вот будет теперь их жизнь. Вот где оказался этот милый молодой человек, похожий на птичку, которая, еще не отрастив крыльев, выпорхнула из гнезда. Он отправился бы в паломничество в Иерусалим, если бы знал, что такой ценой обретет свободу.

Наконец, надо иметь в виду и женский нрав. Кротким он почти никогда не бывает, уверяют мужчины, рассказывая на эту тему немало историй, как, например, история о господине Эне, парижанине, и даме Аньёзе, по закону именуемой его супругой[227]. Господин Эн — честный штопальщик, починяющий в своей мастерской котты и плащи. Но дама Аньёза, которая никогда ничем не довольна, вечно перечит ему и все делает наоборот. Когда он хочет порея, она подает ему горох; когда он хочет гороха, она подает ему порей. И так всегда. Однажды господин Эн говорит ей: «Милая подруга, купите мне рыбы». — «Как вам угодно. Но какой? Речной?» — «Нет, морской». И она уходит. Она отправляется к Большому мосту (там квартал продавцов рыбы) и заходит там к Гийяру, своему двоюродному брату. «Гийяр, — говорит она, — я хочу купить колюшек; мой муж — лопни его глаза! — требует костлявой рыбы». Она возвращается с колюшками на блюде, накрыв их полой своего плаща. «Добро пожаловать, — говорит ей господин Эн. — Что вы принесли? Ската? Катрана?» — «Что за вопрос! — говорит она. — Все-то вы говорите невпопад: вы что, не знаете, что всю ночь шел дождь и морская рыба сгнила!» — «Сгнила? Но я на лотке видел очень хорошую». — «В самом деле? Ах так! Ну и пропади эта рыба пропадом». И она бросает своих колюшек на землю, во двор. Это уж слишком. «Сударыня, — говорит господин Эн, — вы меня чересчур третируете. Я уже не вправе слова сказать. Мне стыдно перед соседом». — «Ну так отомстите, если посмеете». — «Замолчи, негодная женщина! Я бы это сделал сейчас же, если бы мне не нужно было закончить работу, заказанную на завтра». — «Вы бы это сделали? А я скажу вам "деревенщина"…» Господин Эн задумывается. Он мягко продолжает: «Послушай. Так дальше продолжаться не может. Нам надо поправить это дело». — «А как?» — «Вот как. Завтра утром у нас во дворе я поставлю свои башмаки на землю. Мы позовем нашего соседа Симона и его жену Опэ: они будут судьями. Тот из нас, кто захватит башмаки, и будет командовать в доме».

Так и было сделано. На следующий день перед судьями между мужем и женой разыгрывается настоящее сражение, в ходе которого дама Аньёза, сбитая с ног, в конце концов садится в корзину. Оказавшись в столь нелепой позе, она не может сопротивляться, и ее спесь стихает. Она капитулирует. Она покоряется. Теперь господин Эн будет хозяином у себя в доме.

К сожалению для женщин (и для беспристрастных историков), они, в отличие от мужчин, не писали фаблио.

Часть III. Жизненные удобства и развлечения

Глава I. Жилище и мебель [228]

Во французской провинции встречались городки, где при постройке и перестройке любого дома надо было прилагать изрядные усилия, чтобы не выйти за тесные рамки крепостной стены. Такие жилища, прижатые друг к другу вдоль улиц и переулков, ширина которых была рассчитана лишь на то, чтобы по ним можно было пройти, дома, хозяевам которых приходилось идти на взаимные уступки, возводились на скупо отмеренных клочках земли и кое-как удовлетворяли потребности обитателей только за счет умелого использования всех углов и закоулков. Жители такого городка жили скученно, и за безопасность, которую давали им крепостные стены, они платили отказом от простора и удобства. Следствием этого были особенности архитектуры, решавшей проблему оптимального расселения жителей на самой ограниченной площади.

В Париже городская стена не так порабощала жителей, как в других местах. Городские укрепления не были спроектированы заранее, образуя некие рамки, внутри которых каждому пришлось бы искать возможность так или иначе устраиваться. Скорее, они были выстроены позже, для защиты уже возникшего поселения, и их строители должны были воспринимать его в целом как данность. Вот почему стена Филиппа Августа не стала обручем, который бы превратил городские дома в набор плотных и тесных связок. Между жилищами виднелись просветы, огороды, сады, порой немалой протяженности. Даже на левом берегу Сены, где люди поселились очень давно и в результате застройка была очень тесной, оставались сравнительно многочисленные и обширные возделанные земли, принадлежавшие, например, монастырям кордельеров, якобинцев и викторинцев, а также немало менее значительных участков: в 1269 г. Людовик IX еще имел возможность передать кордельерам принадлежавший ему виноградник в приходе Сент-Андре-дез-Ар. Виноградарство в самом Париже было обычным делом, и виноград рос повсюду — значит, земля имелась в некотором избытке; и надо прежде всего отметить, что в городе не было такого количества молочных лавок, как можно было бы предполагать: коль скоро коров разводили в самом городе не меньше, чем в Сен-Жерменском или Сен-Марсельском предместьях, деятельность посредников была уже не нужна. В общем, Париж во многих отношениях еще сохранял деревенский облик, и обязан этим он был некоторым особенностям своего развития, сделавшим возможным сохранение полей между каменными постройками.