Повседневная жизнь старой русской гимназии - [121]

В восьмом классе я закончил свои уроки еще 19 апреля. После урока педагогики (когда я показывал атлас по экспериментальной педагогике) я, выходя из класса, сказал им, что теперь они кончили свои уроки, что было у нас во взаимоотношениях хорошее, бывало и худое; пожелал, чтобы они не поминали нас лихом и постарались потом, когда будут учительницами, не повторять наших ошибок.

Экзамены у них сошли недурно, хотя бывали и не очень приятные случаи. Одна математичка, например, хотела отказаться от специальности (у нее была еще другая — словесность), обиженная тройкой за пробный урок. Ее не освободили, и она нарочно написала все три работы по математике никуда негодно, чем добилась-таки своего — освободилась от математики. У меня одна словесница наделала в сочинении грубейших ошибок и получила за него двойку. Но для спасения привлекли к делу ее другие письменные работы (прошлогодние экзаменационные сочинения и прошлогодние работы по методикам), которые были написаны грамотно, объяснили ошибки случайностью и допустили до устного, который она сдала хорошо. Таким образом, все восьмиклассницы курс свой кончили благополучно. Мои экзамены, в частности, сошли очень недурно. По педагогике вышло, например, в среднем 18 пятерок и только 5 троек (из 29). По словесности вышла только одна тройка и четыре пятерки (из 14), так что, прощаясь со своими специалистками после экзамена (15 мая), я пожелал, чтобы жизнь их шла так же блестяще, как сегодняшний экзамен.

Вообще экзамены еще раз мне подтвердили, что разумная строгость по отношению к ученицам в течение года полезнее для них же самих, давая и большее количество и большую устойчивость на экзаменах. Заметно было для меня также, как постепенно улучшается успеваемость моих учениц, идя от младших классов к старшим. И без сомнения, еще выше была бы она (как показывает успеваемость по педагогике), если бы на словесника не взваливалось кроме теоретического курса и орфография и т.п., одним словом, если бы словесность была таким же устным предметом как, например, история, география, педагогика.

Вообще говоря, хотя этот учебный год и был, можно сказать, отдыхом сравнительно с предыдущим, когда мы жили под управлением Б-ского, но все-таки тяжелого было немало и ныне. Лучше всего обстояло дело с ученицами. Правда, бывали и здесь конфликты, но не глубокие и скоропроходящие. Учебное же дело шло в общем недурно. Особенно интересен был для меня первый опыт с рефератами, давший немало хороших минут и ожививший гимназическую жизнь. Но зато взаимные отношения педагогического персонала, не сдавленного ныне общими тисками, как в прошлом году, заметно испортились. Снова всплыли разные личные и групповые разногласия, и среди последних особенно рельефно сказался обычный антагонизм между классными дамами и учительским персоналом. Я лично весьма заметно чувствую неприязненное отношение ко мне большинства классных дам, не здороваюсь о начальницей и встречаю довольно холодное отношение со стороны ее фавориток из учительниц. Все это с каждым годом становится чувствительнее. Приобретая с годами педагогический опыт и знание своего предмета, неся ответственность за самый основной педагогический класс, невольно обижаешься, когда не встречаешь не только более или менее справедливой оценки твоего труда, а даже и прост корректного и предупредительного отношения со стороны каких-то надзирательниц, которые — во главе с начальницей — не стесняются даже покрикивать на неугодных им учителей (недаром когда-то так воевал с ними Ушинский!).

Еще тяжелее отзываются все эти неприятности ввиду той массы работ, которую приходится набирать себе, чтобы обеспечить сколько-нибудь сносный заработок. Ведя по двадцать четыре урока в неделю и сверх того пробные уроки, т. е. по пять часов в день, и будучи занятым почти все вечера письменными работами и подготовкой к ответственным урокам в старших классах, я совершенно лишен свободного времени, хотя бы даже для чтения. И за все это получал по 118 рублей в месяц. Насколько справедлива такая расценка, ясно хотя бы из того, что на днях один мой знакомый молодой человек, уволенный из-за неуспеваемости из VI класса реального училища в тот самый год, как я окончил высшее учебное заведение, прослужив те же восемь лет, что и я, получил уже нынче должность с жалованием в 200 рублей. Товарищи мои по высшей школе и даже значительно младшие, чем я, тоже теперь далеко обогнали меня по службе (особенно юристы). И все, пожалуй, из-за того, что я попал в женскую гимназию, где настолько невнимательны к учащим, что за семь лет службы даже не удосужились дать мне чина, несмотря на диплом высшего учебного заведения.

Особенно обидно это при сопоставлении с тем значительно лучшим положением, в каком находятся теперь учащие мужских учебных заведений, где получают то же, что и я, при вдвое меньшем числе уроков, хотя бы даже и в младших классах. (Даже учителя без высшего образования получают там 750 руб. за 12 годовых уроков, т.е. столько же, сколько в женских гимназиях полноправные педагоги с высшим образованием; при этом последние только этим и ограничиваются, а первые только из-за того, что они учат чему-то в мужском учебном заведении, получают еще пятилетние прибавки. Получают их и народные учителя, и только мы их лишены.) Желание разгрузить себя от ненормального количества работы и неприятности с начальницей и классными дамами заставили меня подумать о переходе в мужскую гимназию, где директорствует наш же председатель, сам однажды предложивший мне такую комбинацию. Правда, работать в старших классах и по словесности, конечно, интереснее, чем изучение грамматики в низших классах (там вакансия именно в них). Приятнее также работать по той сравнительно самостоятельной программе, по которой работаю я, чем по строго регламентированной и довольно неясной программе мужских гимназий. Но эта самостоятельность и развивающее значение курса литературы с каждым годом все сокращается под давлением начальства. Заниматься при таких условиях все хуже и хуже. Работа по методикам с восьмым классом теперь, с закрытием ныне последнего приготовительного класса, тоже принимает нежелательный характер, будучи сопряжена с беганьем по чужим школам и с каким-то заискиванием перед народными учителями, от которых мы теперь попадаем в зависимость. Неприятно подействовали на меня также и доносы (личные и анонимные) родителей, жаловавшихся председателю на мое якобы пристрастное отношение к их дочкам.