Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - [69]

Вот как пишет об этом на правах очевидца Анатолий Брусиловский: «Неизвестный занимается монументальной скульптурой, а это освященная и самая возлюбленная область совкового искусства. Вся эта пропагандистская “бодяга” стоила миллионы и миллионы. Так что Эрнст сразу попал в самую гущу Большой драки за Огромные гонорары! Тут уже были свои обласканные без всякой меры властью корифеи — Манизер, Томский, главный “капо ди тутти капи” скульптурной мафии Вучетич. Все они были увешаны орденами, все они были депутатами, лауреатами, все они имели немереные богатства и привилегии. На них трудились целые коллективы, активы и роты — безвестные “негры”, то есть другие скульпторы, не дошедшие до таких кондиций. Эрнст попал прямо в “центр циклона”. Он был готов и имел вкус к добыванию победы любым путем. Использовал уже сложившуюся практику личных знакомств, внутриведомственные склоки, подковерную борьбу. В дело шло всё: дочь Шепилова, сын Микояна, жена Хрущева! Его тактика не отличалась от тактики какого-нибудь Вучетича — ведь цель была огромна, невиданно гигантская!

По сравнению с другими жанрами искусства — живописью, графикой, которым не снились такие вливания, — цель, выигрыш был гипнотически велик! Однако Эрнст был не только амбициозен, он был талантлив, и его работы вполне могли служить поставленной задаче — пресловутому “плану монументальной советской пропаганды”. Это понимали его могучие противники. Стоило бы ему один раз победить, пробить, поставить “истукана”, как тут же он автоматически получил бы “государыню” — Госпремию, — и пошло бы, и поехало! Те же ордена, те же “депутатские” дела. И его бы стиль был бы признан за “новый, небывалый подъем советского искусства”! Поэтому официоз, партаппаратчики от искусства, несмотря на свои внутренние склоки и разборки, — перед лицом такого врага, как Неизвестный, сплачивались в один нерушимый фронт».

В мастерской Неизвестного запросто появлялись, выпивали и закусывали сотрудники международного отдела ЦК Вадим Загладин (вредные коммунисты в 1990-е годы прозвали его Загладницей) и Анатолий Черняев (будущий помощник Горбачева). «Хорошо помню — когда приходишь в идеологический отдел, то пахнет грязными носками. А если в международный отдел, где работали мои ребята, то французскими духами. Эти цековцы меня любили, потому что я был бесшабашный, хулиганистый и, так сказать, всех выручал — и с бабами, и с женами. Но я знаю, почему они меня любили. Я обслуживал их ночное сознание. Я знаю много про Италию. Анекдоты про Микеланджело и папу римского, стихи на эту тему. Там были всякие истории. Увы, среди тех людей было много сильно пьющих, которые через это погибли. Я стихийный патриот. Мне главное — чтобы за власть не было стыдно: если не пукает публично — уже спасибо. Потому что пролетарии распустились» — так образно выразил свое видение ситуации скульптор-самородок и прибавил: «Будучи монументалистом, я не хотел всю жизнь просидеть в подвале, не хотел быть генералом без армии».

Наконец, цековцы устроили встречу с помощником Алексея Косыгина — и как это им не удалось привести самого премьера в мастерскую! Неизвестный накрыл для помощника «поляну» в ресторане «Арбат»: «Я тогда уже имел много денег. Поэтому стол ломился от яств: балыков, черной икры, от разных вин, коньяков, от всего, что только можно было купить». Поначалу разговор шел прилично, скульптор рассказывал о своем патриотизме и о войне. Но опьянение наступило быстрее взаимопонимания. Помощник Косыгина стал «тыкать» Неизвестному по присущей всякому начальству хамской привычке, на что скульптор отрезал: «Вы что мне тыкаете. Я с вами свиней не пас…» На этом и разошлись, не придя к консенсусу.

Друзья-цековцы пожурили скульптора: «Что ж ты делаешь? Мы тебе устроили стрелку с таким человеком! А ты что? Хоть бы о нас подумал!» Он подумал и принес извинения: «Я — инвалид Отечественной войны. На меня водка действует ужасно». Помощник Косыгина извинениями остался удовлетворен и потащил Неизвестного выпить к себе домой. Скульптор, надо полагать, надеялся на продолжение банкета, в том смысле, что нашел своего Медичи. И вдруг помощник, рассказавший уже всю свою биографию, поведал, что был когда-то помощником Ворошилова — того самого, что приходил к Меркурову: «Эх, Эрнст, Эрнст, вы человек крупного помола. Такие сейчас перевелись. Вы мне очень напоминаете Ворошилова. Он тоже был вспыльчив, но отходчив». Так круг и замкнулся для Неизвестного: опять Ворошилов! Но ведь он уже приезжал к Меркурову… Все хлебные места были заняты.

Свое разочарование скульптор заливал водкой. Как вспоминает работавший у него художник Валентин Воробьев, «скульптор Эрик Неизвестный пил в народе. В пивную на Сретенке он шел с высоко поднятой головой, поступью римского императора, летом — закатав рукава измазанной глиной рубахи, зимой — в шапке, похожей на царскую корону. Когда император входил в провонявшую тухлыми креветками пивную, шум умолкал и народ расступался, уступая место вне очереди. “Строиться” с ним мне приходилось не раз. “Одна нога здесь, другая — там!” — давал команду император. И я, как птица-воробей, летел в магазин за водкой. Пил он мастерски. Не цедил, как пошлые пьянчуги, а вливал в себя граненый стакан целиком, не моргнув глазом. Он арендовал пустовавший хлебный магазин в Сергеевском переулке с выходом на тротуар, так что любой прохожий мог наблюдать за работой скульптора. Много батальных сцен. Угловатые, выпуклые формы, трубы и бетон, штыки и солдаты. У него постоянно кто-то крутился. То помощник, строивший каркас, то подвыпивший коллега, размышлявший над пустым стаканом. Неизвестный был одержим бесом славолюбия и везде играл роль эстрадного героя перед восхищенной толпой зрителей. Как былинный богатырь, он воевал с шестиглавым драконом — академиком Евгением Вучетичем, захватившим лучшие госзаказы на монументы и в Москве, и в Берлине, и в Нью-Йорке, и в Сталинграде. Его постоянные собутыльники и соседи — Свет Афанасьев (карманный вор и акварелист), Вовик Фредынский (антиквар и живописец), Сашка Завьялов (шахматист и собачник); я хорошо их знал».