Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода - [150]

В поселке установилась примета: если Зингер появился в Баренцбурге, значит, зиме конец.

Непременный спутник Евгения Максимовича — Леонид Сергееевич Троицкий, на первый взгляд, слишком интеллигентный и совершенно не приспособленный к полярному ремеслу человек. Однако внешний вид обманчив: Леонид Сергеевич настолько кажется неприспособленным и уязвимым в быту, насколько является талантливым и выносливым ученым-гляциологом в поле.

Мне приходилось наблюдать, какие трогательные отношения скрываются за внешней грубоватостью двух старых друзей. На базе экспедиции Евгений Максимович Зингер берет шефство над Леонидом Сергеевичем Троицким, добывает и готовит пищу, моет посуду, принимает все важные решения, и это дает ему основания подшучивать над своим другом, слегка разыгрывать его, не переступая, впрочем, границ дозволенного. Например, Евгений Максимович при всех называет его «Троцким», рассказывает о его ошибках и промахах, но всегда беззлобно, дружелюбно. К ним с полным правом можно применить поговорку: «милые ссорятся — только тешатся». Для них такие отношения — способ преодоления старости, незаметно подкравшейся к ним из-за острого гребня ледовой горы. Леонид Сергеевич давно привык к дружеским наскокам Евгения Максимовича и только смущенно улыбается в ответ.

Но несмотря на преклонный возраст, они не собирались тогда сдаваться и списывать себя на пенсию и с юношеским задором выполняли составленные в Москве научные планы.

Е. М. Зингер заработал себе у норвежской контрразведки звание резидента КГБ на Шпицбергене, о чем он, зная достоверно, кого я в Баренцбурге представляю, с гордостью мне поведал. И это было не мудрено при его удивительной способности во все вникать и везде поспевать. Он пропускал мимо ушей все предостережения и предупреждения о коварстве иностранных разведок, смело завязывал знакомства и поддерживал контакты с норвежцами в самые мрачные годы холодной войны, полагаясь на здравый смысл и свой опыт. Признаться, у тогдашних блюстителей безопасности советских граждан за границей были вполне обоснованные причины для того, чтобы придираться к Евгению Максимовичу: далеко не все его связи в Лонгйербюене могли объясняться научной необходимостью. Он был таков, что просто интересовался всем. Но он обезоруживал любого «цербера» своей открытостью и искренностью, и, как правило, ему все сходило с рук.

О «зингеровке» в Баренцбурге и за его пределами ходило много слухов. Утверждали, что лучшего напитка на архипелаге не найти и что удостоиться чес-ти пригубить его Евгений Максимович позволяет не каждому. (Как вы догадались, речь идет об алкогольном напитке собственного, Евгения Максимовича, изобретения и изготовления.) Нужно сказать, что сам автор напитка не страдал скромностью и повсюду рекламировал его под названием, не оставлявшем ни у кого сомнений в его происхождении.

Я был однажды приглашен-таки на дружеский обед к автору «зингеровки» и отведал ее в достаточном количестве. Желание продолжить дегустацию не проходило и после того, как мы вчетвером — Троицкий, Зингер и мы с женой — незаметно уговорили одну бутылку и перешли к остаткам второй. Было ясно, что разведенный спирт был настоен на апельсиновых корках, но Евгений Максимович обладал каким-то дополнительным секретом настойки, потому что все ее имитации отличались от оригинала, как грубые копии, продающиеся на Арбате, от шедевра Эрмитажа. Открыть этот секрет он не захотел.

Зингер — отличный рассказчик. Его книга «Между полюсом и Европой», выдержавшая несколько изданий, интересно и живо рассказывает о Шпицбергене. Он знает о нем все или почти все. Это — самая настоящая ходячая энциклопедия по архипелагу, круг его интересов не ограничивался ледниками, а память редко когда его подводила.

… Так получилось, что провожать меня с архипелага домой пришлось этому человеку, и он с большой готовностью перевез нас и наши вещи из консульства на борт углевоза, которым мы возвращались из пятнадцатимесячной командировки на Шпицберген — командировки, прерванной развалом страны, нас туда пославшей…

Мы распили с ним в каюте бутылку «столичной» и пожелали друг другу благополучия. Старик переживал наше внезапное исчезновение с архипелага, но крепился, шутил и не подавал вида.

Когда углевоз дал гудок, отваливая от причала, на пирсе стояла сиротливая фигурка Евгения Максимовича, откуда-то снизу машущая нам рукой.

Вскоре фигурка слилась со складскими помещениями, а те в свою очередь — с грязно-серым профилем крутого склона Грен-фиорда.

Гляциолог остался наедине со своим вечно мерзлым миром и… неоплаченными счетами из нескольких торговых домов Европы. Сын заместителя министра иностранных дел СССР, России, а потом посла России в Копенгагене, секретарь консульства Платон Обухов перед своим отъездом в Москву сделал несколько заказов на кассетники, радиоприемники и еще какую-то ерунду, получил товар и уехал на материк, так и не оплатив заказ. Самое подлое состояло, однако, в том, что заказ «будущая надежда российской дипломатии» (впрочем, не оправдавшаяся) оформил на имя профессора Е. М. Зингера.