Повседневная жизнь советского города - [113]
Искусственный выкидыш в советской России проводился без наркоза. Русская эмигрантка Т. Матвеева в изданной в 1949 г. в Лондоне книге «Русский ребенок и русская жена» вспоминала свой разговор с врачом, только что сделавшим ей аборт без анестезии. На ее жалобу он «холодно ответил: «Мы бережем их (наркотики. — Н. Л.) для более важных операций. Аборт это чепуха, женщина переносит его легко. Теперь, когда ты знаешь эту боль, это послужит для тебя хорошим уроком»». Многие врачи вообще считали, что страдания, причиняемые женщине во время операции по искусственному прерыванию беременности, — необходимая расплата за избавление от плода[657]. Но ни боль, ни унижения не останавливали женщин. Вопреки прогнозам коммунистических теоретиков, по мере построения нового общества и создания образцовой советской семьи количество абортов не уменьшалось, а росло. В 1924 г. в Ленинграде на 1000 жителей пришлось 5,5 случаев официально зафиксированных абортов, в 1926 — 14,1, в 1928 — 31,5, в 1930 — 33,7, в 1932 — 33,4, в 1934–42[658].
Одновременно в стране стала падать рождаемость. В 1935 г. в СССР на 1000 чел. приходилось всего лишь 30,1 грудных младенцев, тогда как в 1913 — 45,6[659]. В Ленинграде в 1934 г. в расчете на 1000 чел. населения появилось всего 15,5 новорожденных, — меньше, чем в голодном 1918-м[660]. Это была общемировая тенденция. Более того, рождаемость уменьшалась в наиболее развитых в экономическом отношении индустриальных странах. Еще Адам Смит констатировал, что «бедность, по-видимому, благоприятствует размножению». Это положение поддержал и К. Маркс в книге «Капитал»[661]. В данном случае сокращение размеров семей советских людей можно было истолковать как последствие роста общего благосостояния. И для такого утверждения находились определенные основания. С. Г. Струмилин — крупнейший советский специалист по статистике и демографии — подчеркивал, что материалы обследований 1929–1933 гг. показали устойчивую обратно пропорциональную зависимость размеров жилья и плодовитости брачных пар. Однако руководство страны к концу 20-х гг. явно стало ориентироваться на традиционалистский идеал многодетности, противопоставляя демографическое развитие СССР общим модернизационным тенденциям.
Сталин на XVII съезде ВКП(б) назвал в числе важнейших достижений социализма бурный рост народонаселения[662]. И, по-видимому, в угоду ему Струмилин вынужден был заявить вопреки логике цифр, что «опыт капиталистического Запада в области динамики рождаемости для нас… не указ»[663]. Настораживали большевистское руководство не только уменьшение количества населения и увеличение числа абортов в стране, но и рост степени свободы населения в частной сфере.
Сократить количество искусственных выкидышей можно было очень просто — увеличив, как в большинстве западных стран, производство контрацептивов. Однако власти не торопились налаживать эту область фармацевтического производства, а тем более заниматься врачебно-просветительской работой. В массовой литературе по половому воспитанию практически ничего не писали о предохранении от нежелательной беременности. И это не удивительно. Достать подобные средства в советской России было просто невозможно. Старый московский интеллигент учитель истории И. И. Шитц не без горькой иронии записал в своем дневнике летом 1930 г.: «Даже презервативы (58 коп. за полдюжины, очень грубые и больше не дают) в очередь, правда, пока в пределах магазинов. Но что будет, когда хвост окажется на улице, и домашние хозяйки начнут подходить с вопросом «А что дают?»»[664]. В данной ситуации аборт без наркоза являлся единственным реальным способом регулирования рождаемости. Искусственный выкидыш становился своеобразной нормой частной жизни. Однако предоставить людям спокойно пользоваться даже этой несколько сомнительной степенью свободы советский режим не мог.
В 1926 г. были полностью запрещены аборты впервые забеременевших женщин, а также делавших эту операцию менее полугода назад. С 1930 г. в периодической печати началась мощная антиабортная компания. Одновременно операция по искусственному прерыванию беременности стала платной. При этом, демагогически утверждая, что аборт наносит женскому организму непоправимый ущерб, государственные структуры ежегодно повышали цены. В 1931 г. за избавление от беременности, независимо от собственных доходов, надо было заплатить примерно 18–20 р., в 1933 г. — от 20 до 60, а в 1935 г. — от 25 до 300. Правда, с 1934 г. цена уже зависела от уровня обеспеченности женщины. Но это мало помогало. Если «заработок на одного члена семьи» колебался от 80 до 100 рублей, то за операцию брали 75 рублей, что составляло почти четверть всех семейных доходов. Женщину, таким образом, наказывали за «своеволие» не только болью, но и «рублем». Кстати сказать, государство забирало «абортные деньги» в свой бюджет. В первом квартале 1935 г. в Ленинграде «доход от производства абортов» (так зафиксировано в источнике. — Н. Л.) составил 3 615 444 рублей!
