Повседневная жизнь советских писателей, 1930—1950-е годы - [80]

.

Резко изменилась жизнь в подмосковном Переделкине. Когда началась война, «тут же издали приказ о затемнении, в Переделкине создали дружину, которая проверяла светомаскировку. Лампочки выкрасили в синий цвет, на окна повесили ковры и занавески… Был издан приказ рыть на каждом участке траншею. Мы [семья Пастернака] с Федиными решили рыть общую на нашем участке… О тревоге извещали со станции, там били в рельсу. Она была плохо слышна, и мы с Борей устроили дежурство»^[550].

А. Афиногенов погиб в Москве в самом начале войны во время бомбежки. Его дача была разделена между И. Штоком, Б. Брайниной и М. Прилежаевой.

С начала октября 1941 года в Городке писателей размещались воинские части^[551]. Дачное имущество писателей иногда утрачивалось. 5 ноября 1943 года Б. Пастернак писал О. Фрейденберг: «Наши вещи вынесли в дом Всеволода Иванова, в том числе большой сундук со множеством папиных масляных этюдов, и вскоре ивановская дача сгорела до основания»^[552].

После эвакуации в Переделкино приезжал К. Чуковский: «Книги почти все оказались целы. Исчез лишь комплект некрасовского журнала „Современник“…

— Ничего, — не дослушав его, сказал Корней Иванович, — у Блока в восемнадцатом году все Шахматово сгорело. А он не жалел, только махнул рукой и сказал: „Так и надо, поэт ничего не должен иметь“»^[553].

Много времени проводил здесь Б. Пастернак. Вот что об этом, по словам Ю. Нагибина, говорил Г. Нейгауз: «Мы ездили к нему в Переделкино… Наслаждается одиночеством, хотя делает вид, что ужасно замотан. В Москве дежурит на крыше, на даче весь день копает гряды, вечером переводит Шекспира… Да, еще он ездит стрелять на полигон и страшно гордится своей меткостью. Он говорит, что всегда считал себя движущейся мишенью, оказывается — заправский стрелок»^[554].

Летом 1943 года дача арестованного Б. Ясенского и находящаяся рядом дача В. Ибнер были заняты под пионерский лагерь для детей писателей-фронтовиков. Там разместилось около 60 человек. Директором лагеря была писательница Г. Колесникова, а сторожем — жена поэта А Тарковского^[555].

С сентября 1943 года в переделкинском Доме творчества ежемесячно предоставляли места для писателей из Ленинграда^[556].

«Нижняя» столовая и «литерные» обеды

Для того чтобы отоварить продуктовую карточку, приходилось выстаивать огромные очереди. К тому же большинство писателей остались без семей и не имели возможности готовить дома. Поэтому ресторан Клуба писателей, который был прикреплен к базе № 7 Мосглавресторана, посещало гораздо больше людей, чем в довоенное время. Ресторан был закрытым, а питание писателей осуществлялось в строго централизованном порядке. 4 декабря 1941 года вышло «Распоряжение отдела торговли Мосгорисполкома об улучшении работы предприятий общественного питания г. Москвы», согласно которому все столовые и буфеты, кроме коммерческой сети, должны быть закрытыми и производить отпуск питания только прикрепленным контингентам^[557].

В конце 1941 года писательский ресторан был снят со снабжения, что было равносильно его закрытию. Поэтому А. Фадеев и В. Финк обратились к Шорину с просьбой вновь прикрепить ресторан к продбазе № 7. Они просили также отдать распоряжение о выделении ресторану нормированных продуктов для снабжения по карточкам членов ССП^[558].

3 января 1942 года было принято постановление Совета Московского клуба писателей, в соответствии с которым пользоваться рестораном имели право члены, кандидаты в члены Союза писателей и их семьи при условии предоставления справки из домоуправления о наличии иждивенцев. Но на каждого литератора с семьей полагалось не больше двух обедов. Всего этой категории питающихся выделялось 375 обедов в день. В ресторане также обедали работники смежных областей искусств — 25 человек, писатели-фронтовики — 75 человек, 150 членов групкома. Каждый, имеющий право питаться здесь, получал два блюда по выбору, причем мясные закуски заменяли вторые блюда^[559].

С 20 января 1942 года ресторан вновь снимался со снабжения хлебом и продуктами. Это ставило в катастрофическое положение всех литераторов, их семьи, писателей, вызванных ПУР и прибывших на пленум ССП. Поэтому члены Союза писателей и председатель Московского Бюро писателей Федосеев обратились к А Микояну с просьбой отменить это распоряжение и прикрепить ресторан к базе № 208 (она обслуживала Дом ученых)^[560].

15 апреля 1942 года на заседании Президиума ССП было принято постановление, согласно которому пользоваться столовой Клуба писателей, кроме членов и кандидатов Союза писателей, могли лишь прямые иждивенцы (по одному на писателя) и все дети до 15 лет. На правах членов писательской организации столовой смогли пользоваться, по персональному списку, вдовы и родственники умерших писателей и отдельные престарелые литераторы, не являвшиеся членами ССП. Для питания больных писателей стали отпускать обеды повышенного типа. Были установлены дни для одновременной выдачи обедов на три дня писателям, живущим за городом. Было разрешено женам или матерям писателей, находящихся на фронте, пользоваться обеденными талонами своих мужей. Нелимитированные продукты, которые получала столовая в небольших количествах, стали распределять среди актива писателей, по списку, утвержденному Президиумом. Была разрешена выдача продуктов по командировкам ССП и писателям, выезжавшим на фронт, но за срок не более 5 дней