Повседневная жизнь Пушкиногорья - [3]

Будем же помнить, что пушкинская эпоха находится от нас на таком значительном временном расстоянии, что многое кажется в ней почти сказочным, полулегендарным, кинематографическим. От читателя потребуется определенное усилие, чтобы попытаться вжиться в нравы, обиход и быт этого времени, которое без преувеличения можно назвать самым оптимистическим периодом русской истории — столько надежд на будущее таило оно в себе.

Когда мы произносим слова «повседневная жизнь Михайловского» или «повседневная жизнь русского Берлина», мы вольно или невольно используем метонимию: вместо людей, живущих в этих местах, мы называем саму географическую точку. На самом же деле речь, конечно, идет о повседневной жизни тех, кто населял эти места в интересующее нас время. В этой книге, в частности, — об Александре Сергеевиче Пушкине, его сыне Григории Александровиче, Семене Степановиче Гейченко и многих других, кто жил на этой земле и оставил на ней свой след. Согласимся с И. А. Манкевич, которая утверждает: «В пространстве повседневности сходятся „линии жизни“ всех сфер человеческого бытия, и потому повседневность как таковая, „в чистом виде“, не существует. Ее ядро поддается „расщеплению“ лишь на теоретическом уровне, но и эти расчеты будут весьма приблизительными, так как реальная повседневность — это „наше всё“ вперемежку с иным, „не нашим“»^[4]. Мы не обойдемся без хронологического способа повествования, но жизнь Пушкина в Михайловском была настолько бедна событиями, что все их можно перечислить на одной странице, поэтому главное, что будет занимать нас, — не вопрос «что произошло?», а описание того, как это происходило.

Сердечную благодарность за человеческую поддержку и профессиональную помощь в этой работе хочется выразить Ольге Николаевне Купцовой, Екатерине Евгеньевне Дмитриевой, всем сотрудникам Пушкинского заповедника, которые обретают утраченное время и щедро им делятся. И особенно — Ирине Юрьевне Парчевской, из рук которой я получила самые живые впечатления о мире Пушкиногорья и его обитателей.

Светлой памяти Ирины Юрьевны мне хотелось бы посвятить эту книгу.

Часть первая «Отечески пенаты»

«…Тотчас уехал в Псковскую деревню…»

9 июня 1817 года Александр Пушкин наконец простился с Лицеем. Трогательные воспоминания о месте, где юному гению стала впервые «являться Муза», о лицейском братстве, о беззаботности ранней юности возникнут несколько позже. К моменту же выпуска царскосельское отечество то и дело представало в поэтических опытах Пушкина тюрьмой, застенками, монастырем, жестоко ограничивающим естественные проявления личности. Прежде всего, конечно, свободу любовного чувства. Желанной, хотя и вполне условной возлюбленной поэт жалуется:

Взглянь на стены возвышенны,

Где безмолвья вечный мрак;

Взглянь на окна загражденны,

На лампады там зажженны…

Знай, Наталья! — я… монах!

Близящееся расставание с Царским селом, слегка окрашенное грустью и в гораздо большей степени — предощущением скорого перемещения в столицу, сулило коренное изменение жизни. Пушкин присутствовал на выпускном акте, получил свидетельство об окончании Лицея, прослушал отеческое наставление императора Александра I, спел прощальную песню, написанную Дельвигом. И через два дня покинул «сады Лицея», с тем чтобы прочно обосноваться в Петербурге, где засидевшегося на школьной скамье юношу ждала давно грезившаяся в лицейском уединении свобода.

Всевозможные удовольствия и увеселения сразу же обрушились на его голову. Все то, что наше воображение может дорисовать, следуя по проторенному опытом пути, было им тоже опробовано и испытано. Пьяные кутежи, полночные споры, разнообразное женское общество, кружившее голову, присутствие на театральных премьерах, знакомство с актерами и актрисами, необычайная расточительность, ссоры с родителями… Старший товарищ А. И. Тургенев пишет о молодом Пушкине брату: «Удивительный талант и добрый малый, но и добрый повеса»^[5]. «По выходе из лицея Пушкин вполне воспользовался своею молодостью и независимостью. Его по очереди влекли к себе то большой свет, то шумные пиры, то закулисные тайны: он жадно, бешено предавался всем наслаждениям»^[6], — свидетельствует младший брат поэта. Графиня Ивелич, дом которой поэт посещал (во многом ради общения с ее дочерью Екатериной), передала матери Пушкина Надежде Осиповне слухи о его слишком вольном, иногда предосудительном поведении. Да что там слухи! Молодой человек не особенно старался скрываться от родителей, наоборот, казалось, бравировал перед ними пороками юности. Отношения с родителями вообще выстраивались довольно сложно: известно, что Александр и в детстве не был любимцем матери, отец же проявлял необыкновенную скупость и лишал нуждающегося в деньгах юношу самого необходимого. Первый биограф Пушкина упоминает, «как Александру Сергеевичу приходилось упрашивать, чтобы ему купили бывшие тогда в моде бальные башмаки с пряжками, и как Сергей Львович предлагал ему свои старые, времен Павловских»^[7]. Неудивительно, что мелочность отца раздражала молодого Пушкина и он иногда зло издевался над ней. Однажды в присутствии отца, катаясь в лодке по Неве, Пушкин вдруг вздумал бросать в воду золотые монеты, чтобы полюбоваться их блеском. Сергей Львович вряд ли был способен разделить с сыном эстетические наслаждения такого рода.