Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана - [100]

В Англии добычу делили на три части: по одной трети получали владельцы судна и поставщики, которые погашали из этих средств свои расходы; оставшаяся треть отходила команде и офицерам. Она распределялась по долям согласно ранжиру: капитан мог получить восемь долей, штурман — семь, другие офицеры — от четырех до шести, матросы — от двух до трех, солдаты — от одной до четырех, юнги — по половине доли. В 1580-х годах десятую часть добычи забирал в казну лорд-адмирал. Затем отчисления в его пользу прекратились, и «десятина» отходила непосредственно монарху. В годы республики (1649–1660) десятую часть отчисляли в пользу Государственного совета. С 1660 по 1673 год лордом-адмиралом был брат короля, он и получал десятую часть добычи, а пятнадцатую, сверх того, забирал король.

Во Франции первая треть добычи корсаров отчислялась в пользу судовладельца и шкипера, две оставшиеся опять делили на три части, из них одна снова шла судовладельцу и шкиперу, а две — судовладельцу и поставщикам, однако из этих денег судовладельцы выплачивали жалованье матросам. Десятую часть добычи следовало перечислить Адмиралтейству,[90] но с 1700 года два процента от этой суммы отчисляли в кассу инвалидов. Вдовы получали долю покойных мужей в двойном размере, раненые — компенсацию сверх своей доли.

В правление Людовика XIV губернатором Гавра был герцог де Сент-Эньян, блестящий вельможа и поэт. Когда корсары, любимцы всего города, возвращались в порт с богатой добычей, он поздравлял их и отдавал им часть прибыли, полагавшуюся ему по должности.

В Вест-Индии владельцы судна получали плату, как и экипаж, в долях добычи. Чем больше судно, тем дороже его содержать и оснащать и тем больше долей переходило его хозяевам. За корабль водоизмещением 100–200 тонн им обычно отдавали с десяток долей (так обозначено в договорах Чарлза Свана от 1686 года и Томаса Тью от 1692-го). Ван Хорн, владевший двумя кораблями, забрал себе в 1683 году более тридцати долей. Вознаграждение капитану как начальнику экспедиции редко превышало две полные доли, если только под его началом не находилось несколько кораблей.

Доли высчитывались из чистой прибыли от продажи захваченного корабля, груза и рабов, за вычетом компенсаций, налогов, затрат на приобретение нужных вещей, например пороха; все подобные расходы были предусмотрены в договоре. Кроме того, добычей считалось лишь то, что захвачено в открытом море, поэтому при дележе награбленного на суше судовладельцев в расчет не принимали. Их обманывали все, кому не лень: поставщики завышали цены на провиант,[91] капитаны утаивали добычу. Так, в 1674 году капитан Галлоп захватил голландское невольничье судно, тайно переправил часть рабов на свою ямайскую плантацию, а собственникам корабля ничего об этом не сказал. В результате, поскольку хозяева судна оплачивали все расходы на экспедицию, от их доли выручки не оставалось почти ничего. Но и судовладельцы пускались на всяческие махинации, например подкупали таможенных чиновников, чтобы занизить стоимость груза перед расчетами с командой, а потом перепродать свою долю по «рыночной» цене.

Во второй четверти XVII века в баскском Сан-Себастьяне был постоялый двор, который держала Хуана Лaрандо, вдова корсара. Она привечала там всякого рода авантюристов, открывая им кредит в счет будущей добычи. Постояльцы рассчитались с ней сполна: на полученные деньги она смогла купить в 1630 году, вместе с двумя компаньонами, небольшую барку, которую назвала «Сан-Хуан», поручив командовать ею капитану Хуану де Эханису. Крейсируя вдоль французских берегов вплоть до Ла-Манша, это судно захватило добычи на 12 тысяч дукатов. На обратном пути команда взбунтовалась, «Сан-Хуан» пришел в негодность и был брошен на произвол судьбы, пираты захватили корабль получше — голландский «Святой Петр» — и прибыли в Сумайю, где продали его за 11 155 реалов. Дележ этой суммы наделал много шуму, поскольку на свою долю претендовали приходский кюре, молившийся за успех экспедиции «Сан-Хуана», и переводчик, услугами которого пользовались во время судебного процесса. Из общей суммы нужно было вычесть расходы на пропитание фламандских пленных и цену шлюпки, которую им выдали для возвращения домой. В итоге вдова Ла-рандо получила 3609 реалов, капитан Эханис — 667, переводчик — 100, а корсары — всего по 86 реалов, и это с такой-то добычи!

Имущество пассажиров и команды, попавших в плен к корсарам, как правило, перекочевывало к офицерам и матросам. По установленному правилу некоторые члены команды имели право присвоить себе предметы, необходимые им для работы: кок получал кухонную утварь, корабельный хирург — медицинские инструменты и лекарства. Простые же матросы, чтобы не остаться внакладе, беззастенчиво грабили пленных, срывая с них украшения и даже одежду. По английским обычаям команда имела право на грабеж и могла взять себе всё добро, найденное на палубе или захваченное у пленных, если его стоимость не превышала двух фунтов стерлингов.

Когда французский корсар Клод де Форбен во время абордажного боя был захвачен в плен англичанами, его обчистили до нитки. «На мне был очень приличный сюртук — команда быстро его себе присвоила, как и всю остальную мою одежду. Они раздели меня догола. Взамен мне выдали рубаху вместо сорочки, большие штаны с дырой на левой ягодице. Один матрос разулся и отдал мне свои башмаки, а другой презентовал худой колпак. Барту посчастливилось больше, чем мне: ему оставили одежду, потому что он немного говорил по-английски». В таком виде пленных отвели к губернатору Плимута, который усадил их с собой обедать, однако не приказал дать обездоленному Форбену даже рубашки. Столь вопиющее нарушение законов гостеприимства и негласных правил, принятых среди морских офицеров, возмутило его до глубины души. Сам он, по его уверениям, в похожих обстоятельствах вел себя как джентльмен. Так, на одном из захваченных его командой торговых судов оказалась юная красавица, в прическе которой, как уверяли матросы, были спрятаны жемчужины и драгоценные камни. Форбен запретил своим людям к ним прикасаться: «Знайте, негодяи, что такой человек, как я, не способен на низости, которые вы дерзнули мне предложить».